— Вы хотите выбрать Сон, — сказал он.
Она кивнула.
— И Сновидение…
— И Сновидение, — подтвердила она.
— Я полагаю, вы это хорошо обдумали. Вы не пришли бы, конечно, если бы у вас были какие-то сомнения.
— Я хорошо все обдумала, — сказала она ему, — и не сомневаюсь.
— У вас еще есть время. У вас будет время изменить свое решение до самого последнего момента. Мы очень стремимся, чтобы это твердо запечатлелось в вашем сознании.
— Я не изменю решения, — сказала она.
— Мы всегда стремимся дать вам возможность подумать. Мы не пытаемся изменить ваше решение, но настаиваем на полном понимании, что ваш выбор — единственно возможный. Вы ничем не обязаны нам. Неважно, как далеко мы зашли, это ни к чему не обязывает. Может быть сфабриковано Сновидение, вы можете произвести оплату, вы уже можете войти в хранилище — и все же решение можно изменить. Тогда Сновидение может быть уничтожено, деньги возвращены и контракт аннулирован.
— Я все поняла, — сказала она.
Он спокойно кивнул.
— Мы все основываем на понимании.
Он взял ручку и записал ее имя и гильдию на бланке заявления.
— Возраст?
— Двадцать девять.
— Замужем?
— Нет.
— Дети?
— Нет.
— Ближайшие родственники?
— Тетя.
— Ее имя?
Она сказала ему имя, и он записал его вместе с адресом, возрастом и гильдией.
— Еще?
— Больше никого.
— Ваши родители?
Родители умерли много лет назад, сказала она. Она — единственный ребенок. Она сообщила имена родителей, их гильдии, возраст в момент смерти, их последнее место жительства, место захоронения.
— Вы будете проверять все это? — спросила она.
— Мы проверяем все.
Это был момент, когда большинство клиентов — даже те, которым нечего было скрывать — начинали нервничать, неистово рыться в памяти в поисках какого-нибудь давно забытого инцидента, который могла бы обнаружить проверка.
Люсинда Сайлон не нервничала. Она спокойно сидела, ожидая дальнейших вопросов.
Норман Блэйн задал их: ее номер в гильдии, членская карточка, ее нынешний начальник, последний медосмотр, психические и физические отклонения и болезни — и все другие тривиальные вопросы о подробностях повседневной жизни.
Наконец, он замолчал и положил ручку.
— По-прежнему нет сомнений?
Она покачала головой.
— Повторяю еще раз, — сказал Блэйн, — мы хотим быть совершенно уверенными, что получили добровольного клиента. Иначе у нас не могло бы быть законного положения. Но, кроме того, существует еще вопрос этики…
— Я так понимаю, — сказала она, — что мы очень этичны.
Это могло быть насмешкой, и если так, то это очень умная насмешка. Он попытался решить, так ли это, и не смог.
— Мы должны быть этичными, — сказал он. — Такое учреждение, чтобы выжить, должно основываться на высшем кодексе этики. Вы отдаете свое тело в наши руки для безопасного хранения на определенное число лет. Кроме того, вы отдаете нам свое сознание, хотя и в меньшей степени. Во время работы с вами мы получаем множество сведений о вашей интимной жизни. Чтобы вести такую работу, мы должны иметь полное доверие не только наших клиентов, но и широкой общественности. Малейший скандал…
— У вас никогда не бывало скандалов?
— В прежние времена было несколько. Теперь они забыты, и мы надеемся, что таковыми они и останутся. Эти скандалы заставили нашу гильдию понять, как важно, чтобы мы сохраняли свою свободу от любого профессионального давления. Скандал в любых других гильдиях не больше, чем юридическое дело, которое может быть решено в суде, а затем прощено и забыто. Но нас не простят и не забудут. Мы это не переживем.
Сидя здесь, Норман Блэйн думал, что гордится своей работой. Яркая и блестящая, уютная и довольная гордость хорошо выполненной работой. И это чувство не принадлежало ему одному, его испытывал любой служащий Центра. Они могли быть непочтительными, когда болтали среди своих, но гордость была, скрытая под непочтительностью и проявляющаяся в работе.
— Вы говорите почти как посвященный, — сказала она.
Снова насмешка? — подумал он. Или это лесть под стать его собственной? Он слегка улыбнулся своим мыслям.
— Не посвященный, — сказал он. — По крайней мере, мы никогда не думаем о себе так.
