Многочисленные меткие наблюдения над состоянием общественных нравов и в особенности над моральным разложением «верхушки», нравственный и духовный уровень которой опустился ниже «среднего уровня страны», содержатся в дневниковых записях академика В. И. Вернадского.
«1939 год. 11 апреля. Одно время я думал, что происходящий гнёт и деспотизм может быть не опасен для будущего. Сейчас я вижу, что он может разложить и уничтожить то, что сейчас создаётся нового и хорошего. Резкое падение духовной силы коммунистической партии, её явно более низкое умственное, моральное и идейное положение в окружающей среде, чем средний уровень моей среды, создаёт чувство неуверенности в прочности создающегося положения.
5 октября. Поражает „наживной“ настрой берущих верх массы коммунистов. Хорошо одеваться, есть, жить — и все буржуазные стремления ярко расцветают. Друг друга поддерживают. Это скажется в том реальном строе, который уложится. Все отбросы идут в партию.
23 октября. Слишком большое количество щедринских типов сейчас входят в партию и получают власть. Потом где-то вскрываются и наказываются, но дело своё делают. Значительная часть „вредительства“ имеет такое происхождение.
1940 год. 1 января. Они [власти] жалуются, что трудно найти людей. В действительности, выбор определяется, как никогда раньше, „благонадёжностью“. А затем, как всегда в таких случаях, создаются „котерии“, которые поддерживают друг друга. Как-то я сказал Кржижановскому: „И откуда вы выбираете таких гоголевско-щедринских типов!“
1941 год. 21 января. Модный теперь курс, взятый в Академии наук,— аналогичный тому яркому огрублению жизни и резкому пренебрежению к достоинству личности, который сейчас у нас растёт в связи с бездарностью государственной машины… Полицейский коммунизм растёт и фактически разъедает государственную структуру. Всё пронизано шпионажем (т. е. слежкой агентов НКВД.— В. Р.). Всюду всё растущее воровство. Продавцы продуктовых магазинов повсеместно этим занимаются. Их ссылают — через несколько лет они возвращаются, и начинается та же канитель.
4 февраля. Давление, сыск и формализм невежд и дураков, своеобразных представителей „дельцов“ — государственных младенцев, среди которых, с одной стороны, идейные, с другой — полицейские».
Особую тревогу Вернадского вызывал «маразм научной работы при наличии талантливых и работящих людей», который он объяснял «гниением центра» и «безответственной ролью в Академии партийной организации из молодёжи… все усилия которой направлены на „лучшую“ жизнь — на всяческое получение денег». Для партийных работников Академии, как отмечал Вернадский, характерны «резко более низкий научный уровень, делёж пирога и чисто буржуазное желание больше зарабатывать… Мы всё это видим и знаем. Интриги — характерное явление среди партийцев, к сожалению и к огромному вреду для государства» [56].
Моральное разложение и стремление к «весёлой жизни» проявлялись среди «новобранцев 1937 года» даже в годы войны. Приведем в этой связи пример, тем более любопытный, что он касается, в частности, поведения молодого Брежнева.
В 1942 году старший политрук Айзон, до своего прибытия на фронт работавший в Днепропетровском обкоме ВКП(б), направил в ЦК ВКП(б) заявление, описывавшее бытовые «подвиги» второго секретаря обкома Грушевого. Как явствует из этого заявления, Грушевой, уезжая из Днепропетровска в тогда тыловой Сталинград, прихватил с собой обкомовские ковры, мешок с кожей и двух девушек, которых он во время дороги, не стесняясь попутчиков, забирал к себе в спальню. В конце ноября 1941 года в Сталинград, где Грушевой работал уполномоченным Военного совета Южного фронта, прибыл заместитель начальника политуправления фронта Брежнев и бывший секретарь Днепропетровского обкома Кучмий. Описывая это событие в своей книге воспоминаний, Грушевой писал: «Встреча получилась душевной, радостной… Л. И. Брежнев… дал много полезных советов как нашей оперативной группе, так и товарищам, которые работали на предприятиях» [57].
В заявлении Айзона предстает иная картина: «Начались встречи, попойки, и Грушевой поставлял им (Брежневу и Кучмию) Аню и Катю… Попойки продолжались систематически. Когда же Брежнев уезжал из Сталинграда после своих пьянок, он меня позвал и сказал, чтобы я держал язык за зубами».
