Сюда Орихалхо вместе с коридорным притащили вместе с Галиной один из её сундуков — она собиралась провести день-другой, отбирая годные вещи. Тратиться на сезонную одежду посреди цветущего лета пока не хотелось: климат от близости моря портится, но это ведь не может быть таким тотальным. Ветер повернёт или как-нибудь ещё.
А поскольку возиться с дамскими принадлежностями казалось её компаньону совсем пустым занятием, он доложился, что пойдёт осмотрится. Так Орри поступал постоянно и, безусловно, для пользы дела. В самом деле: нет его — нет и опасности, утешила себя Галина. Совершенный воин — не стражник. Не конвоир.
Галина с трудом освободила сундук от холстины. Сразу вынула и отложила в сторону пару плащей, подбитых росомахой, расшитый стёганый колет с небольшими «крылышками» вместо не положенных ему рукавов, и шаль, по словам купцов, новомодную. Такие длинные покрывала из тончайшей расписной шерсти принято было накидывать поверх узких, до полу, «флёр-тюник» из сложенной вдвое прозрачной кисеи, или перехватывать эти платья под грудью. Тратиться на сами эти туники показалось отцу неразумным: труба из ткани, больше и нет ничего. Вот если ты сама, доча, выменяешь…
А вот над мужскими вещами стоило бы задуматься, к чему они вообще. Хотя ведь надеялась на что-то, когда паковала и волокла за собой…
Тем временем наступил уже полный вечер. Слуга, предварительно постучавшись в приоткрытую дверь, принёс вечерять на двоих и горящий канделябр с тремя рожками. Галина кое-как поклевала еду, накрыла остальное свободными тарелками, погасила свечи и решила ненадолго прилечь: так платяной пыли надышалась, что и пища в горло не лезет.
Сколько прошло времени, она не знала. Проснулась с чувством, что вчерне уже выспалась. Отворила дверь — её морянина не было. Когда он предполагал, что сэнья спит, то никогда не стучал: просто ложился снаружи. И никаких её протестов по сему поводу не принимал.
Снизу доносился шум, довольно-таки жизнерадостный, и запахи, куда более ядрёные, чем от их собственного ужина. Всё — на фоне смутно знакомой мелодии.
«Поищу там Орри и заодно поем, что ли. Живу при нём, как при коммунизме: никаких самостоятельных товарно-денежных отношений».
Почистилась: чёрный верх куда ни шло, а вот белый батист, что сквозил в промежутках между пуговиц, стал «цвета королевы Изабеллы», то есть неприятно пожелтел. Сунула в поясной кошель рядом с малой расчёской и носовым платком пару больших серебряных монет. Только полный дурень расплачивается в корчме золотом, кто его имеет, тот вообще платит через своего банкира или живёт в кредит, учил папочка-покойник. А вот носить столовый прибор с собой он вовсе не учил — само на ум вскочило.
Комбинация «вилка-ложка-тесак» с внутренней пружиной на три такта, шероховатой костяной рукоятью длиной в полторы ладони (чтобы и нажимать было легко, и ухватиться понизу) и толщиной в половину запястья тяжело укладывалась в руку и не так уж прилично — за корсаж, но нехило успокаивала.
Цепи на лестнице, похоже, не успели натянуть, да пролезть под ними или поверх — чепуха. Галина скользнула вдоль дверей, спустилась по ступеням до поворота и уже с площадки глянула под высокую арку зала.
У входа собралась явно мужская компания: половину обзора загораживали многоярусные юбки тех вечных девиц, что носят на рукаве платья кружок из контрастной ткани и подчиняются одной на всех мамке. Из разметавшихся лент и оборок выглядывали ноги в куда большем количестве, чем подразумевалось конкретной ситуацией: отчасти в рейтузах, в большой части голые, длинные и хорошо запутанные. Въедливо пахло бараниной, вымоченной в уксусе, спиртным, мочой и пачулями. Сквозь хихиканье и сладострастные стоны едва пробивалась струнная мелодия, изумительно нежная и простая. Негромкий, воистину полётный голос пел, чётко рисуя слова старинного рондо:
«Танцуешь ты под музыку дождя,
Читая ноты с изумрудного листа,
Сердец мужских и плоти не щадя:
Ведь ты — одна сплошная красота.
Весь свет насквозь проехав и пройдя,
Весною влажной я в сии пришёл места,
Чтоб слушать капель звон о гладь пруда
