— Не ругай ее, — попросил Игорь.
— Да вас не ругать, а пороть надо, — грустно сказал Довженко-Змай. — Как несовершеннолетних еще можно, только поздно, боюсь… Пошел отсюда, с глаз долой. Забери награду.
Игорь сунул в карман коробочку. И, уже у порога обернувшись сказал:
— Ты меня прости. Пожалуйста — прости. Я…
— Иди, а? — попросил генерал-губернатор, уже полулежа в кресле о закрытыми глазами. Внезапно Игорю стало так его жаль, что сдавило сердце. Было в том, как он полулежал, что-то… что-то, заставившее мальчишку попросить:
— Ты поднимайся, Сергей. Обязательно поднимайся. Пожалуйста, поднимайся…
— Если я поднимусь, то оборву тебе уши, — ворчливо, но уже не безнадежно ответил, не открывая глаз, Довженко-Змай. — Ты уйдешь, наконец?.. Я поднимусь. Отдохну — и поднимусь, Игорь, дел полно.
Видел я густые рати
Неизвестных нам народов,
Надвигавшихся на запад,
Переполнивших все страны…
Топоры в лесах звенели,
Города в лугах дымились,
И на реках и озёрах
Плыли с молнией и громом
Окрылённые пироги…
Генри У. Лонгфелло.
1.
В пятнадцать лет вы получаете "3а заслуги перед Отечеством", после чего на вас вместо радости наваливается тоска. Наваливается со всех стороной причин у нее великое множество — так что остается только хлопать глазами и жалобно вопрошать: "За что?!" И даже эвристика,[42] по которой у вас когда-то было «5» — не помогает.
Черт побери, но ведь недавно все было отлично! И дело не в ордене, не в победе на турнире, не в том, что возле школы, где бурлил ваш штаб, стояли в полной боевой дирижабль и конвертоплан, а в номере не смолкала аппаратура, выдавая "на гора" все новые и новые сведения… Не в чем-то одном, а во всем вместе взятом. В ощущении нужности. Нет, не власти, об упоении которой когда-то так много говорили — а именно нужности. Всем и во всем. Кто этого не испытывал — не поймет. Когда все вокруг вертится, и дни путаются с ночами, а на столе поверх бумаг — чай и бутерброды, и патроны рассыпаны среди дисков, а в двери кто-то постоянно ломится… и внизу, в зале, в любое время суток едят и пьют ждущие своей очереди люди, вернувшиеся из рейдов…
А в начале декабря пошел дождь. (Он, кстати, и сейчас шел за окном, в которое с тупым раздражением смотрел Игорь). И как-то сразу все изменилось.
Улетела Светлана. Улетела сразу, не попрощавшись — Игорь ощутил при этом почти физический удар по затылку, от которого долго ходил в прострации, пока не догадался попытаться связаться. Ничего не вышло, отупение сменилось злостью, которая усиливалась от того, что с Войко, жившим рядом, даже взглядом было встречаться тошно. Хорошо еще, что недавно он улетел куда-то на острова Ожерелья…
Потом отозвали — в один день! — дирижабль и биодесант. Ревякин был открыто огорчен и оставил адрес; Евгеньев тоже попрощался очень тепло. И уже на следующий день Игорь понял вдруг — он свое дело сделал. Именно — сделал. И как-то очень быстро все успокоилось — рассосался штаб, рассеялись команды. Закон делократии! Вот только он-то, Игорь, оказался не у дел словно в безвоздушном пространстве. Резко иссякли потоки визитов — обычных и стерео — факсов и прочего — и в этом Игорю увиделось что-то до слез оскорбительное. Пошевелилась даже мыслишка: с ним «водились», пока он был нужен, а сейчас — где они, генерал-губернатор и просто губернатор, господа из разных ведомств и прочие?..
Да, конечно. Оставались Борька, Женька, Степка, Зиг, Катька с Ленкой… Но Зигфрид прочно засел в Фелькишер Ланд, даже визитами по стерео не баловал. А остальные… Игорь понял вдруг (или придумал себе это понимание, но все равно обидно!), что у них слишком много своих — школьных, отрядных — дел. И эти дела в небольшой станице отсекли его от них тонюсенькой и прозрачной, но прочной стенкой. Нет, они болтали, занимались спортом, иногда собирались то тут, то там… а потом делились, расходясь. Их — четверо (или две пары). И он — один. Борьку вообще подмяли дела отряда, да и год в школе — последний…
Степка… Он — да! — оставался. До вчерашнего утра. В очередной раз не ночевал — явился, когда Игорь поднялся и рассматривал (почти с отвращением!) красиво изданную подборку карт, присланную из Озерного с благодарственной подписью Довженко-Змая.
