Внешние события точно избегают нарушить безмятежное течение тишины и своим спокойствием лишь ещё более укрепляют её мир. В истории порой бывают настолько бедные событиями периоды, что кажется, она сама представляет из себя тишину и ничего кроме тишины и тишина эта с головой накрывает людей и события. Возможно, период между закатом Римской империи и ранней зарёй Романской эпохи как раз и был примером подобного временного затишья.
Вероятно, в начале времён человечество не придавало истории большого значения, ведь в его жизни всё ещё могущественно присутствовала тишина: в ней начинались все исторические события, в неё же они и возвращались. Не было вообще никакой событийной истории, но только одна тишина. "Исторические" личности и события [того времени] лишь являли собой зрелище тишины - на примере их тишины человек познавал свою собственную.
У истории есть две стороны: дневная - сторона всего видимого и заметного, и сумеречная - сторона всего незримого и беззвучного.
А значит, события, не оказавшиеся в распоряжении исторической памяти, - вовсе не являются "не оправдавшей себя" экзистенцией (по Гегелю), но суть события, относящиеся к тишине.
Неспособность человеческой памяти ухватить и впитать в себя всё чрезмерное множество исторических событий вовсе не следует считать её изъяном. Человек вообще не для того устроен, чтобы подмечать и запоминать всё, что ни попадя - ведь события имеют отношение не только к нему, но также и к Незримому, к самой тишине.
Тишина всегда сопутствует всему событийному. Наглядным свидетельством этого стало окончание последней мировой войны - войны, в которой шум восстал против тишины, - когда на протяжении по меньшей мере нескольких дней [миром] властно правила тишина. Ни слова не было вымолвлено о войне - тишина поглощала их ещё будучи непроизнесёнными и на какое-то время она смогла превозмочь все ужасы войны. Не уничтожь её шум индустриальной машины, заново принявшейся за свою работу, тишине удалось бы исцелить мир, заново преобразив его и вернув ему его утраченные силы. Эта неудача стала величайшим поражением послевоенного человека.
Мы говорили, что тишина есть такая же часть истории, как и шум, с той лишь разницей, что она - невидимая её часть, в то время как шум - видимая. Однако уже приблизительно со времён Французской революции человек стал обращать своё внимание только на громкие исторические факты, при этом пренебрегая свидетельствами сопутствующей им тишины - а они не менее важны. Восприятие же в истории одного лишь слышимого есть материализм чистой воды.
И если снаружи исторические деятели и события устремляются в царство видимого и слышимого, то внутри они проникают глубоко в тишину и образуют рельеф её закулисной стороны. Исторические деятели и события преподносят человеку не только свои деяния, но также и безмолвие. Подобно упряжным животным тянут они тишину за собой.
В немом страдании отдельных людей и целых народов частично просматриваются контуры иной стороны истории - истории немотствующей. Но страдания этих людей и народов глубже, нежели видно на первый взгляд. Похоже, человечество скорее предпочтёт страдать в тишине, предпочтёт, даже страдая, оставаться в мире тишины, чем выходить с ними на шумные площади истории. Лишь этим можно объяснить ту стойкость, с которой народ способен терпеливо сносить гнёт тирании.
Посреди всего громогласия истории эти страдальцы выступают послами и союзниками мира тишины. Лишь потому способны они переносить подобные муки, что великая тишина, царящая в мире, помогает внутренней тишине человека нести на себе тяжесть этих страданий. Невыносимыми страдания становятся только тогда, когда, отделившись от великой тишины мира, они сливаются с шумом истории и самостоятельно влачат собственное бремя.
