Человек, чья сущность всё ещё подчинена тишине, выдвигается из неё во внешний мир; безмолвие занимает в нём центральное место. В мире тишины движение совершается не от одного человека к другому, но из тишины в одном к тишине другого.
На полотнах старых мастеров люди выглядят так, словно они только что вышли из бреши в стене; как будто они с трудом пробивали себе путь через неё. Беззащитные и колеблющиеся, они зашли слишком далеко и, кажется, до сих пор в большей мере принадлежат тишине, нежели сами себе. Они замерли в ожидании другого разлома, чтобы вновь отступить в тишину. И кажется, что в тишине их движения встречаются прежде, чем встречаются сами люди. Глядя на группу таких людей, изображённых на работах старых мастеров - людей, словно только что переступивших порог безмолвия - не покидает ощущение, что люди эти собрались в комнате ожидания, готовясь к великому разлому тишины, в котором они смогли бы исчезнуть вновь.
Человеческая ситуация теперь иная. На первый план вышло движение ради движения - движение, достигающее заданной цели лишь по случайности; движение, начинающееся ещё до возникновения такой цели; движение, всегда опережающее самого человека и опережающее настолько, что тому приходится мчаться сломя голову и запрыгивать вперёд, неизбежно наскакивая на других и тревожа как самого себя, так и этих людей.
Даже посреди шума современного мира в людях ещё можно встретить проявления тишины. Однажды на чрезвычайно оживлённой улице Виа Торино в Милане, прямо в сердце большого города, я увидал одного одетого в старый костюм человека, причём костюм его не просто покрывал тело, но как будто сросся с ним; то был костюм, страдавший вместе со своим хозяином и напоминавший расцарапанную в кровь кожу. Человек этот и не стоял, и не шёл: идя, он стоял замерев, а остановившись - понемногу продвигался вперёд. Лицо было мягким и розовым, но ото лба до щёк его густо покрывали морщины. Глаза отрешённо смотрели на всё, с чем встречался взгляд, и всё же ждали чего-то, что могло возникнуть рядом, прямо у него под рукой. Левая прижата к телу так, как будто то не желало её отпускать, и всё же руку он держал немного вытянутой. Я положил в неё деньги, и не знаю (ибо не осмелился полюбопытствовать), притянулась ли эта рука обратно и положил ли он купюру себе в карман. Или одна рука переместилась к другой с тем, чтобы переложить в неё деньги?.. Этот человек существовал где-то между подаянием и стяжанием, между близостью и отдалённостью, между юностью и старостью. Он жил за счёт безмолвной сущности, обитавшей в глубине его сердца; за счёт того самого внутреннего места встречи и сосредоточия, что является отправной точкой всякого движения наружу.
Дела человека, по-прежнему движимого безмолвной сущностью, преисполнены тишины. Поэтому-то они неторопливы и взвешены. Они не сталкиваются яростно друг с другом - ведь они суть порождения тишины; они всего лишь [накатывающие] волны безмолвия. В таком человеке и в его языке ничто не размыто и не неопределённо: тишина вторгшаяся между словом и делом, чётко разделяет их между собой, отчего просветляется вся его индивидуальность - индивидуальность, остающаяся во тьме в отсутствие тишины, когда человек и слова его слиты в один непрерывный шум.
