Она всегда бывает в бедственном положении, о чем вам непременно сама и расскажет. Нет сомнения, что ей выпадает на долю тяжелая жизнь. Ей решительно ничего не удается.
У всех нас бывают свои огорчения, но у сценической героини нет ничего другого, кроме огорчений. Если бы у нее только одно утро в неделе проходило без огорчений, или она была бы свободна от них по воскресеньям, то уж и это значило бы много.
Но, нет! Горе-злосчастье не покидает ее ни на минуту, с первого дня недели до последнего. После того, как мужа ее обвинят в убийстве — а это еще далеко не худшее из всего того, что может случиться с ним — а ее отец, седой старик, обанкротится и умрет от горя, и тот дом, в котором она провела свои детские годы, будет продан с аукциона, ее ребенок заболеет изнурительной лихорадкой.
Испытывая все эти огорчения, она очень много плачет, что, мы полагаем, вполне естественно, — это такая бедная женщина. Но зрителям бывает очень тяжело смотреть на все эти слезы и еще задолго до конца представления мы начинаем желать, чтобы у нее было поменьше огорчений.
Больше всего она плачет о ребенке. От ее слез он всегда в сырости. Мы иногда боимся за него, чтобы он не схватил ревматизма. Сценическая героиня бывает всегда очень добра. Комик говорит ей, что, по его мнению, она ангел во плоти. Она отрицает это с самой грустной улыбкой (у нее не может быть иной улыбки, кроме грустной).
— Ах нет, — говорит она (конечно, печальным тоном), — у меня много, много недостатков.
Нам, право, было бы приятнее, если бы она побольше выказывала эти свои недостатки. Ее чрезмерная доброта смущает нас. Когда мы смотрим на нее, то утешаем себя только тем, что вне сцены добрых женщин не особенно много. Жить и без того не особенно весело, и если бы в действительности было много таких добрых женщин, какова сценическая героиня, то жизнь сделалась бы для нас невыносимой.
У сценической героини есть в жизни только одно удовольствие — это выходить в метель на улицу без зонтика и без шляпки. Мы знаем, что у нее есть шляпка (и шляпка, сделанная с большим вкусом); мы видели, что она висит на стене около двери в ее комнате, но когда она выходит вечером, чтобы пройтись по улице в сильную метель (при чем слышны удары грома), то она никогда не надевает ее и оставляет дома. Может быть, она боится, чтобы ее не испортил снег, потому что она очень аккуратная дама.
На эти прогулки она всегда водит с собой и своего ребенка. Она, по-видимому, думает, что свежий воздух ему полезен. Но ребенок не находит в снеге ничего приятного, — он в этом отношении не похож на мать. Он говорит, что ему холодно.
В этих случаях сценическую героиню должно бы сильно раздражать одно обстоятельство, а именно то, что снег точно только ее и ждет: стоит только ей появиться, как он сейчас же и пойдет. До появления ее на сцене стоит совершенно ясный вечер, но в тот самый момент, как она выходит на сцену, начинает падать снег. Во все время, пока она остается не сцене, идет сильный снег, но как только она уходит, погода проясняется и бывает совершенно сухо до окончания представления.
По отношению к этой бедной женщине снег «идет» можно сказать, самым несправедливым образом. Он идет над тем местом, на котором она сидит гораздо сильнее, нежели на всей остальной улице. Вот почему мы часто видали, что вокруг того места, где сидит героиня, такая метель, которая залепляет глаза, между тем как противоположная сторона улицы совершенно чиста. Но героине никогда не приходит в голову перейти через улицу.
Нам случилось видать даже такую злостную метель, которая три раза обходила вместе с героиней всю сцену, а потом вместе с ней удалялась за кулисы.
Само собою разумеется, что от такой метели никуда не спрячешься. Сценическая метель — это такая метель, которая провожает вас, когда вы поднимаетесь по лестнице и готова засыпать вас даже и тогда, когда вы ложитесь в постель.
Эти сценические метели еще замечательны и тем, что во время их всегда светит полная луна. Она освещает только героиню и совершенно так же, как и снег, всюду следует за ней.
