Военный, над шлемом которого торчал прутик антенны, поднес к своей прозрачной маске мегафон и зычно крикнул:
— Рэм Дэвис, ко мне!
В шеренге мирных жителей никто не шевельнулся. Люди незаметно переглядывались, отыскивая парикмахера глазами.
— Стоять смирно! — рявкнул военный. — Рэм Дэвис, оглох? Шаг вперед!..
И снова никто не сдвинулся с места.
— Его здесь нет! — наконец отозвался чей-то робкий голос.
Командир рванул за плечо первого попавшегося мужчину.
— Веди! Остальным оставаться на месте!
Это предупреждение было явно излишним. Никто и не пытался удрать.
Мужчина, на которого пал выбор, нерешительно поплелся к дому парикмахера. За ним следом зашагали солдаты Один из серо-зеленых пинком подбодрил проводника:
— Шевелись, кляча!
Тот затрусил рысцой.
Двери в салон парикмахера были широко раскрыты. Но в нем хозяина не оказалось. Солдаты быстро осмотрели вес помещение, заглянули даже в стенные шкафы, а затем затопали по лестнице, которая вела на второй этаж, в жилые комнаты. Но в этот момент навстречу им вышел хозяин.
— Я уже жду. Мне звонил господин Блим-Блям, — сказал он и начал неторопливо спускаться.
Парикмахера нельзя было узнать. Величественный, спокойный до надменности, в замечательном желтом пушистом костюме — никто в поселении и понятия не имел, что у него был такой костюм, — в седом парике, чем-то смахивавшем на букли и косички доисторических президентов, Рэм Дэвис медленно двигался вдоль строя сограждан, так все еще и стоявших с поднятыми руками. Солдаты расступались, освобождая дорогу.
Жители поселения растерянно таращили глаза. Их Рэм, парень, которого можно было запросто хлопнуть по плечу, с которым можно было опрокинуть рюмку и поболтать о погоде, их Рэм вроде не очень робел и держался так, будто всю жизнь только и делал, что имел дело с военными! Да если бы кто-нибудь из них посмел опоздать, ослушаться! Да такого немедленно поставили бы к стенке!
А парикмахер спокойно, не торопясь расстегнул голубую сорочку и вытащил свой опознавательный знак. Старший военный сверился с номером, выбитым на металлическом жетоне, и отдал честь.
— Прошу следовать за мной!
В брюхе вертолета превосходное настроение молодого парикмахера быстро поблекло. Кругом сидели молчаливые солдаты, безразлично глядевшие в большие овальные окна, за которыми медленно плыла однообразная серая равнина, расчерченная безупречным строем ажурных высоковольтных вышек.
Рэм пытался представить, что его ждет в самом большом и самом бестолковом городе страны. Ничего складного не получалось. Почему именно жребий пал на него? Почему избрали его? Сколько Рэм ни соображал, было лишь одно объяснение: он знал, что придет Его день, и день пришел. Единственное, в чем Рэм был уверен, так только в том, что теперь его будут тщательно охранять. Все-таки по крайней мере на неделю он выбился в настоящие люди…
Парикмахер из поселения № 1324–ВС, разумеется, не мог догадаться, какие сомнения накануне раздирали душу знаменитого маэстро Блим-Бляма. Накануне все утро гений не находил себе места. То до деталей припоминал свидание с сенатором Даном. То в памяти всплывало страшное, непонятное замечание высокопоставленного гангстера, оказавшегося в поезде, что новая затея Блим-Бляма ему весьма кстати. Впрочем, слово «весьма» он, кажется, не произносил. К полудню настроение специалиста-затейника стало совсем мрачным.
Ученые давно уже высчитали, насколько отрицательные эмоции снижают производительность труда, и давно уже предложили деловым кругам простые и действенные меры, оберегавшие экономику от человеческих слабостей. Радиокорпорация ревниво относилась к собственным доходам и поэтому бдительно следила за переживаниями сотрудников. Таблички «Все заботы — только дома» висели в коридорах, в студиях, в кабинетах, в подсобных помещениях. По этажам безостановочно прогуливались милые девушки в белых фартучках. Они бесплатно и молча предлагали каждому встречному успокоительную жвачку. Заметив подозрительно хмурое лицо, служительница немедленно вызывала врача-психиатра, дежурившего на каждом этаже. Если беседы и внушения не помогали и сотрудник Корпорации не желал расставаться со своим плохим настроением, то такой упрямец немедленно увольнялся. На его место с улицы рвались десятки жизнерадостных безработных. Повсюду на этом огромном заводе, круглосуточно выпускавшем из своих цехов-студий бесконечный поток безукоризненных по цвету и объемности видений, неотвратимо проникавших в каждый дом, повсюду здесь господствовали улыбки, усмешки, ухмылки, повсюду звучал здоровый бездумный смех.
