— Видел, что натаскиваешь. Паренек и впрямь старательный.
— Правда? — обрадовался Никифоров. — Я и говорю: он прирожденный сигнальщик.
— А может, рулевой? — вмешался Марченко, но Никифоров так зыркнул на него, что тот сразу отвернулся.
— Ну так и что же? — переспросил Барабанщиков.
— Просьба есть у всего экипажа: нельзя ли его юнгой на корабле оставить?
Из штурманской рубки вышел штурман старший лейтенант Русаков и выжидательно остановился — должно быть, хотел что-то сказать командиру. Но, поняв, что не стоит прерывать этот разговор, отошел к пеленгатору и стал смотреть в него, хотя смотреть ему было решительно не на что: ни берега, ни маяков не было видно. Барабанщиков недоуменно посмотрел на штурмана и повернулся к Семену:
— Не положено, Никифоров. Тут война, мы не имеем права рисковать его жизнью, она и так у него складывается не очень-то счастливо. Надо его отправить в тыл.
— Не хочет он никуда с корабля уходить. Да и к кому его отправишь? Сирота же.
— В детдом куда-нибудь отправят. Там о нем лучше нас позаботятся. Да и учиться мальчику надо. Кто знает, сколько еще продлится война…
— Так мы его тут учить будем, товарищ капитан третьего ранга! Штурман наш вон до войны учителем работал, он согласен помочь.
Старший лейтенант Русаков и в самом деле был до воины учителем, но насчет Кольки поговорить с ним Никифоров не успел и сейчас боялся, как бы штурман не отказался. Но тот согласно кивнул и сказал:
— Конечно, с удовольствием. И сам я кое-что вспомню. Войне-то скоро конец, пора и о мирных делах позаботиться.
— Все-таки думаешь уходить с флота? — обиженно спросил Барабанщиков. — А я надеялся, что останешься.
— Нет, это решено раз и навсегда. Их вот учить кому-то же надо.
— Их и охранять кому-то же надо. Или ты думаешь, что после войны уже не понадобится?
— Может, и понадобится, только у каждого свое дело есть. Одним служить, другим детей учить.
Должно быть, они продолжали какой-то свой давний спор, и Никифорову это не понравилось: командир будто совсем забыл о его просьбе и не ответил на нее. Семен стал думать, как вернуть разговор в прежнее русло. И придумал.
— А я с вами не согласный, товарищ старший лейтенант, — сказал он Русакову. — Ну, фашистов мы разобьем, это уж точно. А сколько еще у Советской власти врагов останется? От них тоже страну нашу и ребятишек оберегать придется. Может, даже пуще прежнего, чтобы такое, как с Колькой, не повторилось.
— Верно, Никифоров, — одобрил командир.
— И с вами я не совсем согласный, товарищ капитан третьего ранга, — ответил ему Семен.
— Вот тебе раз, — удивился командир. — В чем именно не согласны?
— В том, что рассуждаете вы правильно, однако не до конца.
— То есть?
— Вот вы говорите, что и после войны землю нашу охранять понадобится. Это верно. А вот кто ее охранять будет? Я так полагаю, что мы с вами. А что касается товарища старшего лейтенанта Русакова, то пусть он детишек учит. А нам с вами молодых матросов учить придется. А кто они будут, молодые-то матросы? Да вот такие теперешние парнишки, как Колька. По возрасту это его нонешние ровесники, а через пяток лет им по семнадцать — восемнадцать стукнет.
— Допустим, — согласился Барабанщиков и уже нетерпеливо спросил: — Однако я не пойму, в чем ты со мной не согласен?
Никифоров оценил и эту нетерпеливость командира: и так уж надолго разговорились, а дел у Барабанщикова невпроворот. И Семен постарался преодолеть свою врожденную крестьянскую обстоятельность и неторопливость и заговорил поспешно и сбивчиво:
— Да вот из этого какая картина выходит: таким, как Колька, потом цены не будет… Ненависти к врагу в нем хоть отбавляй. А обучить морскому делу — это легче, чем научить врага ненавидеть… Понятно я объясняю?
— Понятно, — сказал командир и посмотрел на Русакова, тот согласно кивнул.
Никифоров не замедлил воспользоваться их общим согласием и уже решительно сказал:
— Вот и выходит, что Кольку юнгой надо оставить.
Барабанщиков неопределенно пожал плечами, посмотрел на штурмана и с сомнением сказал:
— Не знаю. Я готов отпустить раньше Русакова, чем подвергать мальчишку опасности.
