Все они были собранные, серьезные, деловые. А Димка — нет. И он завидовал сейчас мальчишке Старкову, потому что все-таки тот стал комиссаром, проявив все вышеперечисленные распрекрасные качества, которые Димка в нем не желал признавать.
— Ну, вот и все. — Димка привинтил крышку, повернул тумблер. Рация запищала, пошел грозовой фон. — Работает.
— Спасибо, — сказал Старков, протянул руку. Пожатие было сильным, Димка поморщился, украдкой потер ладонь.
— Я пойду?
— Валяй. — Старков уже не смотрел на него, уселся перед рацией, прижал к уху эбонитовую чашку наушника, крутил ручку настройки.
Димка стал лишним. Ну что ж, он мальчик воспитанный, мешать не станет. Поднялся по земляным ступенькам, вдохнул холодный воздух, сощурился.
«Дождик-дождик, перестань, — закрутилась в голове детская считалочка, — мы поедем… Куда? Далеко не уедешь: вон Севка с автоматом сидит. А что, если остаться?..»
А что, если остаться здесь, со Старковым, пройти с ним до конца войны, до победы, поступить на физфак в МГУ, разработать вместе теорию обратного времени, Дурацкая мысль, подумал Димка. Как останешься, когда в Москве — привычная жизнь, мама, девчонки, диплом на носу. И главное, через полсуток Старков из будущего вырубит поле, и Старков из прошлого канет в прошлое. Без Димки. Вздор, вздор, будь реалистом, Дмитрий, не распускай слюни.
Он медленно пошел к землянке Макарыча. Сам Макарыч азартно резался в дурака с Олегом, с размаху шлепал на расстеленную прямо на земле плащ-палатку засаленные, рваные картишки. Олег курил козью ножку — как свернуть сумел? — явно выигрывал. Севка с любопытством наблюдал за игрой. Рафа не было: видно, в землянку залез. Димка подошел, сел тихонечко на бревно. Он уже не ощущал того пьянящего азарта, с которым начал путешествие во времени. Неизвестно, почему пришла тоска — холодная и тусклая, как этот день.
— А где все? — спросил он у Севки.
— Кто?
— Ну, партизаны.
Севка смотрел на него с подозрением, недружелюбно.
— Где надо, там и располагаются, — мрачно сказал он.
— Дурак ты, Севка, — в сердцах ругнулся Димка. — С бдительностью перебарщиваешь. Кому я доносить пойду?
— Кто тебя знает? — хитренько улыбаясь, протянул Севка. — А за дурака можно и схлопотать.
— От тебя, что ли?
— А чем я плох? — Севка встал.
Димка тоже вскочил, но Олег, не глядя, поймал его за руку, потянул на место.
— Сядь, — приказал он, именно приказал, бросил карты на брезент. — И ты уймись (это уже Севке). Сейчас только драки не хватало. Своих бить будем?
— Знать бы, что своих, — буркнул Севка, однако сел, поставил автомат между ног, оперся подбородком о дуло.
— Придет время — убедишься.
Олег явно надеялся на то, что время это придет и что докажет он глупому Севке всю бессмысленность его подозрений. А впрочем, плевать ему было на Севку и на подозрения его плевать. Он просто ждал боя. Боя, ради которого он и пошел сюда.
И дождался.
Где-то совсем рядом послышался топот копыт. Макарыч поднял голову, прислушался. Севка снова встал, взял автомат наизготовку.
— Рытов, что ли? — спросил он.
— Кто же еще? — сердито сказал Макарыч. — Видать, стряслось что. Ишь гонит. Весь лес переполошил.
На поляну влетел всадник, осадил коня, спрыгнул на землю, побежал к землянке Старкова.
— Чего там, Рытов? — окликнул его Севка.
А Рытов только рукой махнул, пырнул в землянку. Брошенный им конь зафыркал, затряс головой, пошел к коновязи. Привязанные к слеге лошади заволновались, переступали с ноги на ногу, дергали поводья.
Из землянки выбежал Старков, Рытов — за ним.
— Севка! — крикнул Старков. — Подымай людей! Немцы!
Он спустился в соседнюю землянку, а из леса уже бежали люди — по двое, с разных сторон, с автоматами, с карабинами, кто-то даже с дробовиком.
«Вот и началось», — облегченно подумал Олег.
Да, он ждал боя — Димка не ошибся. Этим боем он и жил последний месяц, ездил в райцентр, сидел в музее, корпел над архивными папками, над запыленными папками с казенными титулами «Дело №…», хранившими пожелтевшие документы — письма, копии наградных листов, приказы, листовки, писанные от руки, корявым почерком, воспоминания, с ошибками и описками, писанные людьми, для кого автомат и граната были много привычнее авторучки или карандаша.
