Иоганн для дочери был авторитетом; она не особенно энергично заступалась за зверей, тем более, что отец и ее часто смешивал с каким-нибудь из своих четвероногих и награждал ударом бича.
Однажды Иоганн приступил к дрессировке тигров. Он недавно купил их у Гагенбека в Гамбурге. Тигры были двухлетние, уже мощные и злые. Сначала их поразила смелость старика, который не любил много разговаривать и при первом же протесте пускал в дело свой страшный бич. Они пугливо старались понять, чего он хочет, и в то же время высматривали, нельзя ли как-нибудь отмстить за свою неволю и обиды; но при малейшем сопротивлении попадали на острые иглы железа, направленные Иоганном и его помощниками. В крайнем случае он обдавал их выстрелами из револьвера — и тигры смирились.
В конце второй недели один из них, спасаясь от ударов, случайно сбил хвостом Иоганна с ног. Другой мимоходом куснул упавшего укротителя и, почуяв кровь и победу, впился в него… Через несколько минут от Иоганна Эрбер остались только клочья мяса.
Арабелла видела это. Она стояла тут же, вне клетки, но спасти отца не могла.
Унаследовав зверинец, Арабелла переезжала с ним из города в город, оставаясь в России. Зверинец «постепенно вымирал, новых зверей она не покупала: так и вышло, что ко времени моего рассказа, кроме семейной клетки у нее почти ничего не оста лось. Трагическая смерть отца тоже сточила Арабеллу; и она уже чаще, чем нужно, прибегала к хлысту. Даже старик Робинзон не избег ее охлаждения, хотя не был виноват ни в чем.
В то время в семейной клетке находился великолепный атласский лев с черной гривой. Это был красавец в полном расцвете своей мощи. Но нрава он был угрюмого, злого и поддавался дрессировке с большим трудом.
Арабелле было уже лет тридцать. Среднего роста, сильно сложенная, с широкой грудью, черноглазая, с крашеными рыжими волосами, Арабелла производила довольно сильное впечатление на мужчин, особенно молодых. Ее крупные, сочные губы глядели заманчиво, выдающийся подбородок, высоко поднятая голова, смелый, даже слегка наглый взгляд говорили о характере твердом, решительном. Одевалась она вне представлений довольно неряшливо в белую шелковую венгерку с облезлыми шнурами; между ними змеилась часовая цепочка, с одного конца которой свешивались львиные когти в золотой оправе. На валике рыжих волос лежала широкополая белая шляпа с лихо отогнутым полем, с парой прямых красных перьев. Короткая английская юбка, высокие желтые ботинки с пуговицами, хлыст в руке…
Я был еще очень юн и мне все это казалось чрезвычайно красивым. Пожалуй, я был даже немного влюблен в Арабеллу.
ПОЗНАКОМИЛСЯ я с ней в ресторане, в саду, находящемся недалеко от зверинца, во время обеда. Выхожу однажды на террасу при ресторане, вижу — сидит за отдельным столиком у баллюстрады странно одетая дама. Нога по мужски закинута на ногу, одна рука, облокотившись на стол, поддерживает голову, другая подбоченилась. На столе остатки обеда, бутылка содовой, коньяк и хлыст с бриллиантами на набалдашнике.
Около дамы был выход в сад. Я этим воспользовался и, чтобы поближе рассмотреть ее, приблизился к ступенькам, как бы намереваясь сойти вниз.
Дама откинулась спиной на баллюстраду и обхватила ее рукой. Ее черные блестящие глаза смерили меня с ног до головы, на алых губах появилась усмешка. От взмаха рукой шнуры на высоком, крепком бюсте потянулись. Она смотрела на меня так, точно мы были уже давно знакомы.
Я улыбнулся. Дама сейчас же заговорила:
— Я очень часто вижу вас в моем зверинце. Я — Арабелла. Садитесь.
Я представился и сел.
— Хотите коньяку?.. Эй, стакан!..
Пока я обедал, мы болтали. Затем гуляли в саду и расстались поздно вечером. С этого дня я все свободное время уделял Арабелле, другого романа у меня тогда не было, и она поощряла мои ухаживания.
Однажды я зашел в зверинец днем, когда там не было представления; Арабелла готовилась к репетиции; у нас зашел разговор о нравах и привычках зверей; между прочим Арабелла рассказала мне, что в каждом зверинце, среди зверей, у укротителя есть свой враг.
Заинтересовавшись, я спросил ее:
