— Так вот, когда Морис меня поцеловал, я испугалась, потому что это было ново для меня и Морис мне не нравился. Я не спала потом всю ночь, вспоминала этот поцелуй и думала о том, что Морис мне не нравится. Потом пришел ты. И ты был моей любовью, моим мужчиной, для которого я была создана. Ты полюбил меня и началась моя настоящая жизнь. Все, что было раньше, — перестало существовать. Я не могу вспомнить о себе без тебя, Берк. Но когда поцелуешь такого человека, как Морис Грир, то на этом не кончается. Можно забыть про это, но это остается где-то внутри тебя. Когда мы встречались с ним, между нами точно была какая-то маленькая тайна. Я поняла это только теперь. Мы всегда улыбались друг другу, потому что знали про что-то неизъяснимое. И я никогда не хотела с ним танцевать.
В ту ночь… я долго сидела под гранатовыми деревьями. Ты знаешь, Берк, как там может быть дивно?
Дальше труднее рассказывать. Труднее… Я читала какие-то глупые стихи и еще более глупые, нехорошие рассказы. И мне пришла в голову глупая, глупая мысль, как это иногда бывает с женщинами. Я спрашивала себя: не потеряна ли для меня часть прелестей жизни и любви оттого, что я не любила многих? Я спрашивала себя, почему я прислушивалась всегда только к одной мелодии, когда было так много мелодий, если только женщина желала их слушать. Я почувствовала, — и это мой самый большой грех, — я почувствовала, что наша любовь скучная и будничная, потому что она дозволенная и спокойная. И мне повязалось, что вся поэзия в мире умерла и я никогда не узнаю ее. И сердце мое болело так странно, так мучительно.
Он увидел меня сидящей под деревьями и остановил автомобиль у ограды. Перепрыгнул и очутился в саду. Я помню, что он был без шляпы и волосы его были такие гладкие и блестящие в свете луны. Он казался таким молодым и красивым… Он поцеловал там, в саду, мою руку.
Снова Берк Иннес услышал, как умирал от стыда этот знойный, срывающийся голос.
— Это было пошло. Пошло и постыдно. Но я забыла тогда, Берк, что я замужняя женщина. Я только вспомнила этот старый, оборванный поцелуй и опять была глупенькой девушкой.
Может быть и у других женщин, даже у таких счастливых, как я, бывают минуты, когда они в тоске говорят себе, что поэзия жизни прошла мимо них. И если в эту минуту, в эту коротенькую минуту, они очутятся в цветущем саду вместе с таким человеком, как Морис Грир, умеющим придавать поэтичность самому отвратительному…
Берк, в женщине, так же точно, как и в мужчине, сидит зверь. Он только крепче закован и у него меньше возможностей сорваться с цепи и наделать бед. Но женщины и меньше защищены против него, потому что они не знают, что он живет в них.
Когда он меня опять поцеловал… Я, вероятно, сошла с ума. Говорю тебе, что я сошла тогда с ума. Ведь, ты же знаешь! Я не пошлая, легко доступная женщина. Вся моя жизнь говорит тебе это. Неужели же меня нужно судить за одну минуту безумия?!
Потом я его возненавидела. Я и теперь его ненавижу. Я могла бы убить его. Когда человек был пьян и, очнувшись, находит возле себя продажную женщину, разве у него не просыпается ненависть и к себе, и к ней? Он, вероятно, тоже готов убить ее!
И вот я испытывала такое же чувство, когда провожала в ту ночь Мориса. Я ненавижу его. Я хотела бы, чтобы он сгнил в тюрьме. И в то же время меня преследует мысль, что он сидит в тюрьме из — за меня. Я так надеялась, что ты ничего не узнаешь… Но больше я молчать не могу.
— Так вы с ним не сговаривались молчать? — голос Берка звучал холодно.
Она увидела презрение в его глазах и мучительно покраснела.
— Я никогда больше не видела его. — крикнула она, — я надеюсь, что никогда больше не увижу его. Я вижу по твоему лицу, что ты не можешь меня простить, но говорю тебе…
Она замолчала…
— Мне нужно обдумать все это, — спокойно произнес Берк. — Обдумай и ты. Нам нужно решить что нам делать. Я должен уйти, пока мы не придумаем чего-нибудь.
Она бросилась к нему. В его глазах, в его загорелом лице было страдание. И утешить его она ничем не могла.
Дверь закрылась за ним не громко, но с ужасной решительностью.
