Нил Палыч вошел тихо, никого не трогая. Лена открыла ему, потому что он постучал по-своему: три стука, пауза и потом четвертый. Да и вибрации были его, нажатие же на кнопку он отрицал. Лена была одна в квартире. Наступала ночь, потому и не спала.
Нил Палыч был в плаще, в очках, чуть сгорбленный. Но глаза смотрели настолько дико-всепроникающе, с голубым мраком, что Лена обрадовалась.
— Не спишь, Ленок? — строго спросил старик. — О чем думаешь-то?
— А о том думаю, Нил, — резко выпалила Лена, — что я по судьбе вселенных всех соскучилась. Все якобы хотят в небо, в небо, к Духу, к Первоисточнику. Правильно. Я там, кстати, была. Не так уж близко, но все-таки. И вот что скажу: не только там, но и во Вселенной нашей, и на земле особая тайна должна быть. Своя, глубинная, непостижимая пока и отличающаяся в принципе от тайн Неба, может быть, скрытая для Него, для высших-то, что-то невероятное, так что особый орган познания надо иметь, чтобы войти в эту тайну. Я чувствую это интуитивно, а то все дух и дух, но ведь помимо этого есть глубины бытия, относящиеся только к мирам, а не к духовному Небу. Я не говорю даже о Великой Матери, повелительнице миров и материи… Я и плоть стала любить свою! Что-то есть сокрытое, помимо Духа.
— Ну пошла, пошла, ты все за свое, Ленок, — осклабился Нил Палыч. — Ты хоть меня чайком напои. Бедовая!
И он по-отечески хлопнул Леночку по заднему месту и велел идти.
— Пополнела ты, тридцать лет, а красотой сияешь лунной и юной, — прошамкал он.
Лена не обиделась, она знала причуды Нил Палыча и их неявную скромность.
Прошли в кухню, к уюту, к варенью. За чаем Лена продолжала:
— Пусть миры будут сами по себе, а через нас Бог познает страдание и нечто глубинно-земное, чего нет в сияющем центре Духа, а только, так сказать, в подземельях Вселенной.
Нил Палыч вдруг строго посмотрел на нее.
— Ленок, хватит. Кому ты это говоришь? Старой потусторонней лисе Нилу? Приди в себя и не грезь. Пусть смерть твоя тебе не снится!
Ленок опустила взор.
— Не замахивайся слишком далеко, Лен. Смотри у меня. Я по делу пришел.
— А что?
— Стася пропал.
И Нил Палыч быстренько за чаем и лепешками рассказал Лене, что произошло.
— Ну и что? — расширила глаза Лена. — Что тут экстраординарного?
Нил Палыч закряхтел.
— А вот ты послушай старого лиса и практика…
— Вы один из… — холодно-ласково возразила Лена.
— Ты права… Все было бы хорошо, — зашумел опять Нил Палыч, — если бы не одно обстоятельство. Невидимый мир пошатнулся, Лена.
— Как так? — Лена даже вздрогнула и уронила на пол лепешку.
— В невидимом есть свои законы, Ленок. Хотя они гораздо более свободные, чем наши. Но они есть. И вот я по некоторым чертам исчезновения Стасика усек, что в этих законах появились прорехи, что возникла сплошная патология в том невидимом мире, который окружает нас. Извращение на извращении, патология на патологии…
— Вот те на, — только пробормотала Лена.
— Мы и так, без этого, в этом миру, полусумасшедшие живем, — добродушно продолжал Нил Палыч, откушивая медовый пряник. Его лицо скрывалось за сладкой улыбкой. — А после такого сама знаешь, какие сдвиги могут у нас, здесь, произойти. Ведь оттуда все идет.
И Нил Палыч даже слегка подмигнул Лене. Наконец добавил:
— Я уже не говорю о спонтанности появления изображений в зеркале. Ведь так, ни с того ни с сего, без соответствующих приготовлений увидеть, к примеру, свою собственную темную сущность в зеркале, оборотную сторону… или еще что — так просто это не бывает… Конечно, все знают, что зеркало связано с невидимым миром, но не так же грубо и прямо. В этих феноменах на квартире Аллы много патологии.
Лена вдруг стала совсем серьезной и мрачновато поглядывала на Нил Палыча.
