Хелен приезжала из Стиринга повидать сына каждые выходные. Роберта специально отправилась в Нью-Йорк, чтобы привести в порядок студию Дункана, пребывавшую в весьма плачевном состоянии, и присмотреть за ней, поскольку Дункан опасался, что все его рисунки, фотографии и стереозаписи непременно украдут.
Впервые войдя в эту студию, Роберта обнаружила высокую, тонкую и гибкую, точно ива, девушку, которая явно там жила; на ней была одежда Дункана, вся перепачканная краской. Кухня была завалена грязной посудой — в этом отношении девушка никакого рвения не выказывала.
— А ну-ка, золотко, выметайся, — строго сказала ей Роберта, отворяя дверь Дункановым ключом. — Дункан вернулся в лоно семьи.
— А вы кто? — спросила девушка. — Его мать?
— Я его жена, дорогуша, — ласково пояснила Роберта. — Я всегда предпочитала мужчин помоложе.
— Жена? — изумилась девушка, уставившись на Роберту. — А я и не знала, что он женат.
— Его детишки сейчас на лифте поднимаются, — сообщила ей Роберта, — так что ты лучше спускайся по лестнице. Детишки-то у него почти такого же роста, как я.
— Его детишки? — только и вымолвила девица и тут же исчезла.
Роберта наняла уборщицу вымыть студию, а потом пригласила одну молодую женщину, свою хорошую знакомую, чтобы та пока пожила тут и присмотрела за квартирой. Эта женщина-транссексуалка совсем недавно изменила свой пол, и ей просто необходимо было привыкнуть к новой сексуальной сущности и пожить в полном уединении.
— Это местечко тебе просто идеально подойдет, — сказала ей Роберта. — Квартира, правда, принадлежит одному очаровательному молодому человеку, но его не будет здесь еще несколько месяцев. Ты можешь заботиться о его жилище и мечтать о нем, а я сразу же дам тебе знать, когда нужно будет отсюда выметаться.
В Вермонте Роберта сказала Дункану:
— Надеюсь, теперь ты как следует разберешься со своей жизнью и выбросишь все ненужное? Кончай эти гонки на мотоциклах и тому подобное! И прекрати общаться с первыми встречными девицами! Господи, ложиться в постель с незнакомой девкой! Тебе ведь еще далеко до твоего отца, Дункан; за настоящую работу ты пока даже не принимался! Будь ты настоящим художником, у тебя просто не было бы времени на все это дерьмо! И особенно на такое, которое угрожает твоей жизни!
Только Капитан Энергия и могла так разговаривать с Дунканом — теперь, когда Гарп ушел из жизни. Хелен критиковать сына не могла. Она была счастлива уже тем, что Дункан остался жив. А Дженни не смела ругать брата потому, что была на десять лет моложе; она могла лишь восхищенно смотреть на него снизу вверх, любить его и находиться рядом, пока тянется невыносимо долгий процесс выздоровления. Эллен Джеймс любила Дункана страстно и ревниво и, увидев его всего переломанного, впала в такое отчаяние, что зашвырнула куда-то и свой блокнотик для записок, и карандаш, а потом, разумеется, ничего уже сказать не могла.
— Одноглазый и однорукий художник, — вздыхал Дункан. — О господи!
— Радуйся, что у тебя еще осталась одна голова и одно сердце, — говорила ему Роберта. — Много ты знаешь художников, которые держат кисть обеими руками? А два глаза нужны, только чтобы водить мотоцикл, тупица! Чтобы рисовать, и одного вполне достаточно.
Дженни Гарп, которая любила брата так, словно он был ей одновременно и братом, и отцом — она была слишком мала, чтобы по-настоящему помнить отца, — написала Дункану стихотворение, чтобы он поскорее поправлялся. Первое и единственное стихотворение, которое юная Дженни Гарп написала в своей жизни; у нее не было таких художественных наклонностей, как у отца и у брата. И одному Господу Богу известно, какие наклонности могли бы проявиться у Уолта.
Здесь он лежит, наш первенец, он стройный и высокий,
С одной рукой здоровой и второй — ушедшей в прах;
Один веселый глаз его сверкает, второй закрыт навечно.
Воспоминания о близких в голове его роятся…
О брат мой, сын нашей матери, восстань скорее с ложа!
Стань крепким, как тот дом, который Гарп построил,
Который ждет, когда взойдешь ты снова на его крыльцо…
Стихотворение было, конечно, довольно неуклюжее, но Дункану оно очень понравилось.
