Причалить к мосту возможности не было, поскольку повсюду стояли швертботы; их регата должна была стать кульминацией морского праздника. Мы просто сразу подошли к берегу, и Свен выпрыгнул и пошел впереди нас к отелю, с усердием успешного посыльного.
Кельнеры выносили столы и стулья, тележка с напитками маневрировала к растрепанной ветрами сосне. Поперек песчаной площадки были натянуты между штангами провода, на которых раскачивались цветные лампочки. Небольшой насыпной холмик предназначался для капеллы музыкантов. На выброшенных на берег плавучих морских знаках, имевших защитную окраску, сидели старики, они почти не разговаривали друг с другом, а только смотрели на приготовления к празднику и вспоминали, очевидно, все прошлые празднества. Никто из них не ответил на мое приветствие.
Так как Стелла не возвращалась, я пошел в отель.
Человек в ливрее у входа не мог или не хотел мне сказать большего, кроме как, что фрау Петерсен поговорила по телефону и ушла после этого в свой номер. Она пожелала, чтобы ее не беспокоили.
Я вернулся на баржу один, где меня уже ждали и тут же отправили вниз под воду проверить, как легли камни. Кое-что пришлось подправить, но не так много. Я направлял грейфер то на один, то на другой камень, давал сигнал Фредерику, в каком направлении следует двигать стрелу и где опустить грейфер, только один раз, когда я увидел, как надо мной проплывает в зубцах грейфера валун, я не подал сигнала, а быстренько нашел надежное укрытие. Этот валун так и не нашел предопределенного для него места — вместо того, чтобы лечь сверху и накрыть, как того хотел мой отец, волнорез, он свалился вбок, перевернулся, на дно не попал, а угодил меж двух таких же огромных черных камней, где его намертво заклинило. И теперь Фредерик и мой отец изучали плоды своего труда, а когда один из них показал на берег и спросил: «Что ты по этому поводу думаешь?», другой ответил: «Как тогда, такого больше не будет». Пять лет назад он играл на таком же морском празднике, как вдруг внезапная темнота накрыла пляж, морской вал разрушил все декорации и выбросил лодчонки из бухты на пирс.
Я направил бинокль Фредерика на отель и кафе на берегу и нисколько не удивился, увидев за некоторыми столиками гостей отеля. А в одном из окон светло-зеленой гостиницы Стеллу, она все еще была в своем купальнике. Она разговаривала по телефону; сидела на подоконнике и говорила в трубку и смотрела при этом на нашу бухту, погрузившуюся в вечернюю тишину; на легких волнах уже покачивались чайки.
Один раз Стелла вскочила, проделала по комнате несколько шагов, явных шагов протеста и разочарования, вернулась потом на прежнее место, и я увидел, как она отстранила от уха трубку, словно не хотела дольше слушать то, что ей там, очевидно, внушали. Неожиданно она вдруг положила трубку, в задумчивости посидела какое-то время, взяла книгу и попыталась читать. То, как ты сидела и якобы читала, заставило меня вспомнить одну из наших картин у окна, приглашавшую зрителя посмотреть поверх изображения и предаться догадкам и предположениям.
Я не сводил с тебя бинокля, пока Фредерик не толкнул меня и не повторил того, что пробурчал себе под нос мой отец: на сегодня рабочий день окончен.
То, что во время траурной церемонии будет говорить господин Куглер, никак не предвиделось, но он вдруг неожиданно вырос перед подиумом, склонился перед фотографией Стеллы и долго смотрел на нее, словно хотел вызвать ее появление перед нами. Он приложил к лицу несколько раз свой белоснежный платок, сглотнул слюну и потом обратился к тебе, выразив жестом беспомощность: «Зачем, Стелла, — спросил он, — зачем это должно было случиться?» Я не удивился, что он обратился к ней на «ты», что он с искренним потрясением спросил: «Неужели для тебя не было никакого другого выхода?» Ни наш директор, ни присутствовавшие учителя не выразили своего удивления по поводу этой неожиданной доверительности в обращении к тебе, их лица по-прежнему хранили безликое выражение скорби.
Я невольно вспомнил наш морской праздник, капеллу из трех музыкантов, старавшихся изобразить веселую бодрящую музыку, я так и видел перед собой местную публику, в полной нерешительности собравшуюся на берегу, любопытствуя и с напряжением ожидая, что получится из этого праздника.
