VII
Тут синьора Мотта прервала одна из молоденьких работниц. Она вошла с улицы, принесла нам закуску и пирожные. Он поблагодарил, причем назвал ее «graziosa[23] Виолетта», подождал, пока она ушла, и продолжал: «Не знаю, известно ли вам, что немецкое оперативно-разведывательное управление, не доверяя главному командованию Муссолини, само снабжало техникой Юго-Западный фронт…»
Так или иначе, я узнал, что гитлеровские войска, всеми способами грабившие Италию, в то же время наводнили ее необходимыми военными материалами: не только оружием, но и энергетической техникой, полевой телефонной сетью и средствами связи на дальние расстояния, стационарными и передвижными осветительными и прожекторными установками и так далее.
На западном отрезке недолговечной «Линии готов» всем электрооборудованием на складах военного имущества и материалов ведал некий капитан Паучер, по прозвищу Камбала, а в качестве его главного помощника действовал и орудовал упомянутый унтер-офицер Витус Лаш, имевший в своем подчинении многочисленные команды специалистов, но совершенно не знавший ни Италии, ни итальянского языка. Поэтому он подыскивал кого-нибудь из сынов «madrepatria Italia»,[24] чтобы совершать с ним свои головокружительные служебные поездки на мотоцикле или джипе между Апеннинами и Приморскими Альпами. Сродство душ незамедлительно свело его с синьором Болаффия, который спустя две педели уже болтал на ломаном немецком языке, а через шесть недель знал расположение всех кабельных траншей, кабельных колодцев, соединительных муфт, сборных линий, распределительных подстанций, трансформаторных точек и пунктов управления полевой связью лучше, чем его любивший выпить учитель, усатый унтер-офицер войск связи Витус Лаш.
Этот дружественный союз продержался недолго. В апрельский день, когда Камбала собрал свой штаб, чтобы разведать последний возможный путь к отступлению, ни один связной не мог отыскать его главного помощника; Лаш, забившись в свой спальный дот, лежал и дрых, посиневший и раздутый от спирта, и судьба его была решена. Саперные команды перехватчиков ударили без пяти минут двенадцать. Там, где взрыватели не отказали, склады боеприпасов взлетели на воздух. Но вся электроарматура «Линии готов» уцелела. Целый мир, целый подземный мир — лабиринт стоимостью в миллиарды. И Болаффия знал этот мир, он был в числе посвященных, он разбирался в этом лабиринте. И после того как он проложил горький путь в никуда своему дружку Лашу, а сам из предателя и коллаборациониста враз превратился в патриота, ничего больше не препятствовало его визиту к полковнику Скиту, мистеру Роберту Скиту из Стоктона, штат Калифорния: действительно, от Скита он мог ожидать большего, чем от Лаша.
«Господин полковник, — сказал Болаффия, когда его принял Скит, — приступим прямо к делу: вы — военный, я — маклер. Вы имеете право на эти трофеи. А у меня имеется к ним ключик. Дайте мне доллары, чтобы нанять триста рабочих, которых я наберу сам. И я откопаю этот клад. Я отдам вам восемьдесят пять процентов, а себе оставлю пятнадцать. Это по-джентльменски…» Переводчик перевел, покачав головой. Но полковник Скит лишь кивнул. И подписал. Полковник Скит был слишком горд и ленив, чтобы торговаться с итальянцем, с побежденным. Вскоре полковник Скит стал генералом и круг его деятельности расширился. Ему уже не было дела до синьора Болаффия! А тот платил мизерную зарплату и выгодные комиссионные. Две недели спустя он забыл немецкий язык и начал коверкать английский. Он лично руководил раскопками, демонтажем, предотвращением аварий и погрузкой.
Фабиано Болаффия поспевал всюду. Даже на банкет в честь победы, отпразднованной в Генуе. Марк Кларк принимал высокого британского гостя из Триеста — маршала сэра Гарольда Александера. В удобный момент Скит представил всем генералам своего «dear friend Fabby». Синьору Болаффия вдруг нацепили на грудь три ордена: два американских и один британский. Но важнее было другое: то, что соотношение «пятнадцать процентов мне, восемьдесят пять — тебе» мало-помалу превратилось в «восемьдесят пять процентов мне, пятнадцать — тебе». Когда премьер-министр Бономи однажды посетил Лигурию, чтобы в свою очередь пожать руку смелому патриоту и предпринимателю Болаффия, тот уже носил фрак. Вскоре после этого на его лацкане рядом с иностранными появились два римских знака отличия.
