– Ну что вы любуетесь на меня, будто я барышня какая? – с ленивой претензией в голосе сказал Модест Дионисович.
Калина Ипатьевич не то чтобы любовался, скорее пожирал своего соперника глазами.
– Стыда у тебя нет, бесеныш. Диверсию учинил и сидит нога на ногу.
– Что-что я учинил?
– Диверсию!
В этот момент и вошел сэр Бенедикт. Видя, что оба недружелюбных взгляда обратились на него, едва кивнул в знак приветствия и с неприкрытой насмешкой сказал:
– Не прерывайте свою дружескую беседу, господа. Я здесь исключительно ради чая, на общий разговор не претендую.
– Фи, Калина Ипатьевич, что-то от вас старческим маразмом повеяло. – Щеголь демонстративно помахал рукой перед носом.
Но купец уже смотрел на вошедшего, уютно разместившегося в кресле напротив таким образом, чтобы иметь наилучший обзор на предстоящую схватку.
– Вы криптозоолог?
– Нет, я просто испытываю извращенное удовольствие, приглашая в свой дом идиотов с опасными чудовищами, – ответил Брут, изящно наливая себе чай.
– Но Анфиса Ксаверьевна сказала… – затянул Калина Ипатьевич, растерянно хлопая яркими, по-детски синими глазами: всего повидал на свете купец, но с таким безжалостным видом сарказма сталкиваться ему еще не приходилось.
– Ну, раз Анфиса Ксаверьевна сказала…
– Так, может, съездим до моего амбара, а то мне этот злодей, – толстый указательный палец с квадратным ногтем ткнул в сторону Модеста Дионисовича, – туда какую-то пакость подсадил.
– Что?! – уже с настоящим возмущением вскричал франтик.
– Что, что – натурально подсадил! – И, повернувшись к сэру Бенедикту, купец начал старательно излагать свои доводы: – Зуб он на меня точит – это раз, амбар его батюшки прямехонько напротив – это два, а позавчерась ентого дармоеда как раз около и видали – это три.
– К отцу я ходил! К отцу! – ярился Модест Дионисович, вскочив на ноги.
– А зачем? – прищурился его оппонент.
– Не ваше дело.
– Выходит, что очень даже мое…
– Бенедикт, съездите вы к этому амбару, – взмолилась появившаяся в дверях Анфиса Ксаверьевна, уже отчаявшаяся найти безболезненный способ выставить ссорящихся из своей гостиной.
– Я за выезд от пяти рублей беру, – невозмутимо сообщил криптозоолог.
Ехали на немного потертых, но крепких и вместительных дрожках Калины Ипатьевича. Тянула их не слишком красивая двужильная лошадка, которая даже самый крутой склон брала не запыхавшись.
В хвост купеческому экипажу пристроилась верткая эгоистка Модеста Дионисовича. Франтик заявил, что не допустит, чтобы его доброе имя порочили в доме милейшей Анфисы Ксаверьевны.
Негоциант поминутно оглядывался назад, бурчал что-то в короткую бороду, но против такого сопровождения сильно не возражал.
– Я ж ее еще девочкой помню, – вдруг доверительно сообщил криптозоологу Калина Ипатьевич, когда они свернули из Пекарского переулка. – Из семьи хорошей, купеческой, толк в торговле и делах знает, с покупателями поговорить умеет, да не с простыми, дворянского звания тоже. И хозяйка ладная, чем моим дитям не мать? Я ж тогда по молодости к отцу ее в дом тоже хаживал, все присматривался, ждал, когда в брачную пору войдет. Да поди ж ты, недоглядел! Свел ее со двора офицерик какой-то плюгавенький. Ну и как не свести? Красавица, характер тишайший, говорит – словно горлица воркует.
На подобные поэтические сравнения сэр Бенедикт изогнул одну бровь, и дело было вовсе не в том, что в его собеседнике сложно было заподозрить такие бездны красноречия. Просто образ властной домовладелицы никак не вязался с расточаемыми в ее адрес комплиментами.
Калина Ипатьевич, ни на что не обращая внимания, продолжал править лошадкой и жаловаться на творящиеся в его жизни несправедливости пораженному слушателю:
– И ведь опять же уведет ее этот скалозуб, саврас проклятый. Льстивыми речами заманит. У самого за душой ни копейки. Ни кожи ни рожи, одна зубастость эта бесовая. Ишь, белизной сверкает, словно унитаз англицкого фарфору! – Довольный своей шуткой и проявленной эрудицией, купец заливисто рассмеялся, да так, что псы в соседних дворах подхватили.
Ехать оказалось не так уж и далеко, в амбарный тупичок, что по-за охотными рядами, по этой причине Калина Ипатьевич не вполне успел излить душу подозрительно притихшему криптозоологу.
