— Если нам повезет, — негромко проговорила Маргарет, — Пол сумеет впервые в истории Каледонии совершить несанкционированное проникновение в базы данных — то есть мы так думаем, что впервые. Тогда, вероятно., нам удастся узнать, кого еще могут арестовать, а кого — нет.
— А вы не боитесь… — и я недвусмысленно указал на углы комнаты.
— Уже нет, — усмехнулась Маргарет и бросила на стол пригоршню сломанных «жучков». — Хотя «псипы» отлично знают, чем мы занимаемся. Дело в том, что им никогда не удавалось скрыть того, что они шпионят за людьми, потому что они полагали, что для людей вполне рационально желать, чтобы за ними шпионили. Можно не сомневаться: в первые несколько недель после победы они будут еще сильнее доктринерствовать… и мы надеемся на то, что они не смогут признаться в том, что эти штучки принадлежали ПСП, а потому и обвинить нас в порче своего имущества не сумеют.
— А я бы не стал проявлять такую самоуверенность, — вырвалось у меня.
Маргарет ответила мне не сразу. Может быть, из-за того, что комната была озарена холодным закатным желтым солнцем, кожа на лице Маргарет так сильно лоснилась, а коротко стриженные белесые волосы казались плесенью, покрывшей ее голову. Я понял, что смотрю на нее до неприличия пристально, и когда отвел взгляд, заметил, что она это поняла, но промолчала.
Еще никогда в жизни мне не было так стыдно, ни раньше, ни потом.
Но вот наконец она смущенно улыбнулась мне, как будто испугалась, что я закричу на нее, и проговорила:
— Ну что ж… если они обвинят нас в этом, мы отправимся за решетку. С точки зрения истории мы попадем в совсем неплохую компанию — Иисус, Петр, Павел… Адама Смита сожгли на костре, а Мильтона Фридмана в Цюрихе съели каннибалы.
— Будем надеяться, что до этого не дойдет, — торопливо проговорил я. О первых троих я, конечно, знал, а насчет последних двоих ничего говорить не стал, поскольку подозревал, что с их биографиями Маргарет знакома из местной версии мировой истории. Из всех глупостей, имевших место в процессе Диаспоры, эта глупость была одной из самых ужасных, поскольку в результате этого возникли глубочайшие противоречия и залегли настоящие пропасти между различными колониями Тысячи Цивилизаций. Когда я впервые услышал, как некий межзвездник с пеной у рта разглагольствовал на улице о том, что Эдгар По не погиб в Париже во время беспорядков в тысяча восемьсот сорок восьмом году, что Рембо никогда не был королем Франции и что Моцарта не убил на дуэли Бетховен, я вызвал этого мерзавца на поединок и прикончил как бешеную собаку. Одному Богу было известно, как отреагировала бы безмерно уставшая Маргарет, если бы я ей возразил насчет Смита и Фридмана.
Она, Торвальд и Пол совершили поистине невероятное. Я бы ни за что не догадался, что в Центре хватит места для такого количества людей не только для спанья, но и для мытья, и для того, чтобы можно было рассесться и поесть. За то время, что я торчал у интеркома, они ухитрились превратить Центр не то что в сносную ночлежку, а, пожалуй, в приличную гостиницу.
— У меня к тебе деликатный вопрос, — сказала Маргарет. — У вас с Торвальдом отдельные комнаты…
— Можно в мою поставить пару раскладушек, я не против, — сказал я. — Еще кого-то нужно разместить?
— Осталась еще одна комната — гостевая, там обычно спят Биерис или Аймерик, и там есть кое-какие их вещи.
Я подумал о зарождающемся романе Биерис и Брюса, о тех проблемах, которые по этому поводу возникли у Аймерика, и только собрался что-то сказать, как они втроем вошли в дверь. С их одежды струями стекала вода. Особенно сильно промок Брюс, которого держали под открытым небом во внутреннем дворе ПСП и при этом не снабдили, мерзавцы, подходящей одеждой. Я решил, что прежде всего надо их переодеть, накормить и согреть. Просто удивительно, как некоторые вещи в определенных обстоятельствах вдруг теряют значение.
Активность Маргарет была поистине пугающей; через две минуты Биерис, Брюс и Аймерик уже были направлены под горячий душ, снабженные комплектами сухой одежды, а на кухню поступил заказ на большую кастрюлю горячего супа и булки.
