Говоря, посол не спускала глаз с Аймерика. Казалось, в теле его вдруг обосновался совсем другой человек: более взрослый, серьезный, вдумчивый, беспокойный. У меня вдруг мелькнула мысль о том, что все мы, видевшие его только рядом с собой, в Квартьере, могли и не знать его до конца.
— Я работал с Кастеллозой. Но чего вы от меня хотите? Чтобы я отправился в Каледонию и сделал там для них то же самое? Полагаю, вы и на Землю Святого Михаила кого-то посылаете — то есть пошлете, как только там заработает спрингер?
— Да. То есть мы посылаем Йевана Петравича спрингером в Утилитопию, а оттуда он отправится суборбитальным лайнером к Земле Святого Михаила. Там спрингер заработает не раньше чем через несколько месяцев.
Аймерик одобрительно кивнул.
— Йеван — тот, кто нужен для такой работы. Сюда он прибыл как миссионер, но его не радовала малочисленность новообращенных. Так что он, наверное, рад тому, что возвращается к своей родной церкви в Новоархангельске.
Аймерик глубоко вздохнул и огляделся по сторонам. Пауза затянулась. Биерис смотрела на Аймерика так, словно видела впервые. Мы с Маркабру пялились друг на друга, будто один из нас должен был что-то сказать. Премьер-министр смешно, криво улыбался, а король с послом сохраняли бесстрастность.
Наконец Аймерик встал, взял со стола кофейник и подлил себе кофе.
— Со мной все иначе, понимаете? Совсем не так, как с Йеваном. Ведь я покинул Нансен только из-за того… В общем, мне тогда было восемнадцать, а что это такое? Восемнадцать стандартных лет жизненного опыта, а по часам — двадцать пять. Все равно срок немалый, и улетел я с Нансена только потому, что полет был в одну сторону, без возврата.
Безусловно, я отправился сюда, по большому счету, потому, что мне безумно нравилось все, что я видел или читал о культуре Новой Аквитании и планеты Уилсон. Но что мне больше всего нравилось во всем этом — я признаюсь в этом, companho, — так это то, что Новая Аквитания не была Каледонией и что находилась она не на Нансене.
Так что прежде чем мы будем разговаривать дальше — непременно ли надо посылать именно меня? Перелет сюда благополучно пережили сорок два каледонца, и почти все из нас были экономистами — тогда Каледония экспортировала практически только специалистов в этой области. Но разве хотя бы кто-нибудь из нас когда-нибудь хотел вернуться обратно?
Премьер-министр кивнул и прокашлялся.
— Восемнадцать человек с тех пор покончили с собой. Шестнадцать женаты и имеют малолетних детей, и… ну, в общем, вы понимаете, почему мне не хотелось бы отправлять в Каледонию семью с малолетними детьми.
— Это мудро и гуманно, — отметил Аймерик. — Стало быть, остается восемь.
— Трое страдают тяжелыми эмоциональными расстройствами, — сообщил премьер-министр. — Шесть лет анабиоза да еще шесть лет в замкнутом пространстве корабля, а потом попадание в цивилизацию, где свободы намного больше, чем у вас на родине, — с таким не всякий справится. Думаю, по этой же причине произошло и такое число самоубийств. Из пяти остающихся только у вас есть опыт работы в области экономики и в правительстве, и вы — единственный из троих, против кого не высказывалось серьезных обвинений в преступной деятельности.
Аймерик вздохнул.
— Следовательно: или я, или никто?
Посол пожала плечами.
— Мы могли бы отправить людей из Межзвездного Корпуса Координации…
— Я согласен, — заявил Аймерик.
Посол гневно глянула на него.
— Это прекрасно подготовленные люди, и хотя нам очень хотелось бы, чтобы туда отправились вы, я не сомневаюсь в том…
— Вам непременно нужен тот, кто хорошо знает Каледонию, — прервал ее Аймерик. — У ваших бюрократов и здесь, где все запросто, бед было по горло с освоением местных традиций…
— Что ж, — поджав губы, недовольно проговорила посол. — В свое время персонал в МКК набирался исключительно с Земли, Дунанта, Пасси и Дюкоммона… Теперь все до некоторой степени иначе…
— Ну да, — кивнул Аймерик. — Те работники МКК, которые пытались навести здесь порядок, с тех пор пошли на повышение, и теперь у них еще больше власти. А желание обратить аборигенов в истинную веру, как правило, со временем не ослабевает. И позвольте заверить вас в том, что каледонцы не вынесут и одной десятой того, что способны вынести оккитанцы. — Он бросил взгляд на стену, глубоко задумался и наконец изрек:
