Вокруг царило веселье — слышался смех, музыка, звенели бокалы, а у нас вдруг резко упало настроение, и зал показался маленьким, и, сразу стало холоднее, а все радующиеся люди как-то отдалились — словно бы от стен потянуло леденящим туманом, который приглушил все звуки, убил запахи еды и вина, сделал цвета тусклыми.
Наша маленькая компания примолкла. Миновало еще несколько мгновений, и наконец Аймерик смущенно проговорил:
— Похоже, я прикончил нашу вечеринку. Может быть я не прав. Давайте, если не возражаете, тихонько, незаметно перейдем в другую комнату — может быть, в маленькую кухню, и поговорим? Если я не прав и если вы сумеете меня убедить в этом, тем более причин будет радоваться и праздновать победу, но если же я прав, тогда надо будет обсудить, как нам быть.
На самом деле о том, чтобы перейти в кухню «тихонько и незаметно», не могло быть и речи. Нашу пятерку уже за глаза окрестили «комитетом» — правда, я никак не мог взять в толк, чем мы такое прозвище заслужили, и общее мнение было таково, что комитет мог заниматься только исключительно важными делами. Поэтому наше совместное исчезновение сразу же убедило треть учащихся в том, что назрел очередной кризис, другую треть — в том, что мы отправились верстать планы предстоящей революции. Интересно, откуда вообще возникла мысль о революции и тем более о том, что ее замышляем мы пятеро? Оставалось только надеться на то, что из-за этих слухов все мы не угодим в кутузку. Что же до оставшейся трети, то эти решили, что мы удалились для того, чтобы продолжить вечеринку в более привилегированной компании.
Можно подумать, где-то в Центре мы припасли пару-тройку особо важных персон. В общем, после того как мы, вежливо откланявшись, ушли из зала, сразу же начались перешептывания и разговорчики, а когда мы закрыли за собой дверь, за ней уже царил настоящий ропот. Маргарет взглянула на меня и сделала большие глаза. Я быстро обнял ее. На самом деле мы уже успели порядком устать от слухов, которые с бешеной скоростью расползались по Центру, стоило только мне и троим моим каледонским помощникам уединиться для того, чтобы, скажем, обсудить вопрос уборки больших спален или решить, какие угощения подавать на вечеринке, ну или для того, чтобы подумать над тем, не стоит ли добавить к залу еще одну секцию, если вдруг возникнет желание потанцевать на аквитанский манер.
Мы с Маргарет взялись за руки и пошли следом за остальными. Теперь мне казалось непостижимым, что всего несколько недель назад я думал, что Центр сможет работать при том, что у меня нет такой верной помощницы.
Кстати говоря, непостижимым казалось и то, как я мог без нее обходиться.
У повышенного внимания к комитету имелась положительная сторона. Люди боялись мешать нам, когда мы удалялись в маленькую кухню. Ее негласно считали помещением для сверхсекретных переговоров, в то время как на самом деле там попросту всем хватало стульев, по утрам ярко светило солнце и было полным-полно кофе и какао.
Мы закрыли дверь, устроились поудобнее и все воззрились на Аймерика. Без всяких преамбул он заговорил:
— Думаю, самое разумное — попытаться посмотреть на нас глазами «псипов». Допустим, они бы запретили нашу экспедицию к западному побережью. Тогда прежде всего они бы столкнулись с сопротивлением — мы бы взялись доказывать, что главный консультативный комитет уже признал нашу акцию рациональной, а во-вторых, они бы позволили нам заработать очки, которые можно было бы использовать в будущем. При таком раскладе «псипы» выглядели бы неважно.
Ведь суть прошения, по большому счету, мизерная. Кроме того, все это происходит в Утилитопии. Центр — самое значительное здание вблизи побережья, и каждый житель города, проходящий мимо и бросающий взгляд на здание Центра, будет невольно вспоминать о деле с нашим несостоявшимся походом. Чем дольше «псипы» позволяют Центру существовать, тем хуже для них.
А теперь давайте предположим, что они разрешили нам совершить поход. Прежде всего тем самым снимается самый животрепещущий вопрос, а вы отлично знаете, compahho, что другого, более животрепещущего вопроса у нас на данный момент нет. На то, чтобы его придумать, нужно время. Более того: в то самое время, пока одни из нас будут продумывать новую подрывную кампанию, ключевые фигуры сопротивления в это время будут находиться по другую сторону континента. Тут возникает второй вопрос, более важный. Убравшись из Утилитопии, мы дарим нашим противникам двадцать дней, в течение которых они могут придумать что угодно, а мы не сумеем вовремя адекватно среагировать на их действия.
