Да и училась она на биофаке, а Свет Фролов на филологическом. Возможностей увидеть её у Света было немного – в буфете, в гардеробной, в коридорах, да и ещё в спортзале, когда график занятий вторых и третьих курсов пересекался.
Вот если бы они жили в одном общежитии!
Но Валентина была «домашней», не приезжей, Свет тоже проживал с родителями в большой, но уже тесной для влюблённого Света квартире.
Поверенным в сердечных делах Света был его друг и сокурсник Андрей Пивоваров. Он сочувствовал Свету, давал ему дружеские советы и даже учил, как нужно действовать, чтобы привлечь внимание признанной красавицы университета.
– Слушай, – сказал он шёпотом как—то на лекции, – ну что ты всё воду в ступе толчёшь, кота за яйца тянешь да сопли на кулак мотаешь? Пора приступать к решительным действиям. Нужно привлечь к себе внимание!
– Как?! – чуть не плача, простонал Свет, запустил длинные музыкальные пальцы в густую шевелюру и подёргал её, словно проверяя, не парик ли это.
– Как—как! Завтра у нас физра в одно время с биофаком. Девицы с третьего курса будут играть в баскетбол, а мы в соседнем зале – в футбол. Валька твоя терпеть баскетбол не может, вечно за ногу схватится и на скамейке в коридоре сидит. Вроде и занятие не прогуливает, и в то же время мяч не гоняет. Вот в коридоре—то мы её и подловим. Я на перемене, когда все в раздевалках будут, ножку у скамейки подпилю! Валька на неё сядет и вверх ногами плюхнется! Заорёт как пить дать от страха! А тут ты – высокий, загорелый, в белых шортах, – ах, что случилось, ах, фея, я вас спасу! Блестящий повод подхватить её на руки, утереть слюни и сопли, погладить по рыжим кудрям, а может, и поцеловать в утешение. Сечёшь?! Женщины обожают, когда их спасают. А потом ты её бережно на пол поставишь и скамейку при ней починишь. Я там молоток и гвозди в углу оставлю. Женщины обожают, когда мужик при них забивает гвозди. Это очень эротично!
– Андрюха, а вдруг она расшибётся?
– Ты дурак? – Пивоваров постучал себя пальцем по лбу. – Высота у скамейки какая?! А ты Валькину пятую точку видал? Да она на неё как на подушку шлёпнется!
– Не смей говорить о Валентине в таком… в такой… – Свет стукнул по парте кулаком.
На следующий день скамейка была подпилена, гвозди и молоток подброшены в угол. Свет Фролов сидел в раздевалке в засаде. Он ждал, когда Валентине надоест играть в ненавистный баскетбол, она изобразит травму и выйдет посидеть на скамейке.
Наконец, Валентина, прихрамывая, вышла из зала и направилась к заветной скамейке.
Как она была хороша! Даже с недовольной гримаской, даже хромающая, даже в этом гулком, пропахшем чужими телами и потом помещении.
Валентина села, привычно закинула ногу на ногу, но… скамейка не рухнула.
От неожиданности Свет вздрогнул и почувствовал, как сердце заколотилось в горле.
– Ну? – шёпотом спросил он не то у себя, не то у скамейки, не то у Андрюхи, который наблюдал за сценой из зала, где парни играли в футбол. Андрюха выпучил глаза, пнул мимо мяча и развёл растерянно руки, давая понять, что ничего не понимает.
Валентина сидела на скамейке, она уже не морщилась и легонько покачивала «больной» ногой. Шанс стать её спасателем и обратить на себя внимание уплывал, как вода сквозь пальцы.
Свет вздохнул поглубже, зажмурился, открыл дверь раздевалки и… шагнул в коридор, словно перед ним была пропасть.
Когда он открыл глаза, перед Валентиной стоял молодой, поджарый физрук. Он тоже был загорелый, высокий и в белых шортах, но в отличии от Света – широкоплечий, очень накачанный, коротко стриженный, с опытом в жёстких, серых глазах.
– Почёму, ё, отлыниваем, Яковлева, ё? – Спросил физрук Валентину. Он всегда разговаривал через самую узурпированную букву русского языка.
– Ногу потянула, – жалобно протянула Валентина, снова навесила на лицо гримаску и потёрла ногу, которой только что беззаботно трясла.
– Каждое занятие тянешь! – Физрук присел рядом с Валей. – О—ох, ё!!!
Скамейка с грохотом рухнула, в воздухе мелькнули кроссовки Валентины и огромные бутсы физрука.
Свет замер, как вкопанный. Он понятия не имел, что делать и посмотрел на Андрюху, гарцующего с мячом. Андрюха корчил страшные рожи и стучал себя кулаками по лбу. Что это значило, Свет не знал.
