– Двести тысяч, если нужно, – сказал ему папа и этим без лишних слов показал, как был доволен его проектом.
Он приказал ему немедленно отправиться в Каррару и заготовить мрамор. Микеланджело провел в Карраре восемь месяцев и там же предпринял первые работы, пока мрамор под его наблюдением перевозили в Рим. Располагая всеми средствами для создания того мраморного мира, о котором он мечтал, Микеланджело собрал теперь все свои силы и чувствовал себя полубогом. Его творческая мысль не знала границ, и, в то время как рабочие отрывали от гордой твердыни огромные глыбы мрамора, он сам, молчаливый, серьезный, осажденный гигантскими образами, остановил однажды взор на огромном утесе, величаво господствовавшем над морем, и думал:
Что, если бы я свой резец могучий
Вонзил в сию скалу, и стал бы сей утес
Как грозный исполин над бездною…
Да, эта мысль создать колоссальную статую, видимую далеко с моря, – не мимолетная мечта поэта. Она действительно овладела всем существом Микеланджело и сама по себе остается памятником стремлений этого гиганта, Прометея XVI века, похитившего у богов огонь святого искусства.
«Сей бе исполин». Эти слова Книги Бытия справедливо относятся к нему, как и к тому царственному гению, мысль и железная воля которого двести лет спустя вызвали к жизни «из тьмы лесов, из топи блат» прекрасную столицу и дали новую жизнь великому народу.
Не поэтический вымысел, но только поэтическое выражение мысли и стремлений Микеланджело заключают в себе и следующие строки, относящиеся к тому же замыслу:
Сказал бы только я громаде сей предвечной:
Живи – и вдруг бы ей далося бытие.
И с именем Твоим, Создатель, бесконечно
Вселенная на ней читала бы мое.
Груды каррарского мрамора лежали на площади св. Петра в Риме. Юлий II приказал соединить коридором Ватикан с мастерской художника – он хотел быть сотрудником в работе, постоянно наблюдать за осуществлением своего замысла. Микеланджело ревностно работал, не замечая грозных туч, собравшихся над его головой. Посещения папы стали реже. Это мало огорчало художника, он был этому рад. Сам он по приказу Юлия имел свободный доступ в Ватикан во всякое время. Однажды пришел он просить денег для уплаты за привезенный мрамор, но во дворе Ватикана его остановили, не допустив к папе – он «занят».
– Разве ты не знаешь, с кем говоришь? – спросил слугу случившийся при этом епископ. – Это Микеланджело, который всегда имеет доступ к его святейшеству.
– Я знаю хорошо, – отвечал слуга, – но мне велено именно его не допускать.
Удивление художника перешло в гнев. А когда такой человек, как Микеланджело, как приятель его Бенвенуто Челлини или другой подобный, – в гневе, для него не существует ничего святого ни на земле, ни в небесах.
– Передайте папе, что он может искать меня, если я ему нужен, где ему угодно, только не в Риме.
В тот же час продано его небольшое имущество, и на сильном коне он мчится во Флоренцию.
Микеланджело еще довольно любезен.
Челлини ссорится с папой и доводит святого отца до того, что тот грозит вышвырнуть его в окно. «Я было подумал, не лучше ли мне пуститься вниз по лестнице, но потом решился: я бросился на колени и стал тоже кричать, потому что его святейшество еще не угомонился», и так далее.
Юлий II послал пять человек вдогонку за бежавшим художником: он вовсе не желал лишиться его услуг. План гробницы, правда, уже почти перестал занимать его, но только потому, что им овладел замысел более колоссальный. Отчасти сам Микеланджело был этому причиной. Его проект гробницы был так грандиозно задуман, что для мавзолея не хватало места в церкви Св. Петра, и Юлий решился расширить храм, закончив пристройку – «Трибуну», начатую еще папой Николаем V. Эта мысль родила вскоре другую – переделать весь храм Св. Петра и расширить его до грандиозных размеров, сделать его по колоссальности первым храмом в мире и таким образом возвестить людям величие католической церкви под скипетром его – Юлия II.
Знаменитый архитектор Браманте создал план нового храма, который впоследствии увенчан был самим Микеланджело и увенчал, в свою очередь, славу его имени.
