Михаил Тверской: Крыло голубиное - страница 13
«Пожалуй, и звал Дмитрий на Тверь других князей, однако навряд ли кто откликнулся. Жадный московский Данила хоть и брат Дмитрию, а без видимой выгоды кметей своих не даст, кроме того, он всю жизнь старшего брата сторонится, к Андрею льнет — одного поля ягода; Михайло Андреич Суздальский что железка у кузнеца в клещах: то бьют, то греют, то в воду сунут. Он бы и рад великому князю услугу сделать, да Андрей не велит. Дмитрий-то в Новгороде, а Андрей рядом, на Городце; рязанскому Федору Романовичу не до усобий — ханство рядом, того и гляди, пожгут, опять же, грамотка от него есть о приязни и с жалобой на Данилу: мол, тот на его земли зарится, Коломной прирастать хочет; вот Федор Черный из Ярославля пошел бы на Тверь с охотой, да только не встанет он рядом с первым врагом дружка своего Андрея. Еще кто?.. Все вроде мерилом обмерил, а как оно будет — Бог весть…»
Ночь вошла в силу, а все же не прогнала тепла. Редко на Руси такое бывает, только после Петрова дня, да и то не во всякий год. Ночные светила изузорили небо диковинной, чудной резьбой, в знаках которой, сказывают, дал Господь много смысла для каждого. Знать бы, что там приуготовлено ему, Михаилу, что обозначено? Да не дано, как по книге, читать Божьи знаки…
Михаил вздохнул, опустив глаза.
— Поспал бы ты, княже, помогай тебе Бог, — присунулся сзади воевода Помога. Уже не один час ходил он за князем тенью, то и дело сокрушенно вздыхая у него за спиной, как усталая лошадь.
— Или ты мне постельничий? — строго спросил Михаил.
— Так ведь едино до света ничего не развидится, поспал бы…
— Молчи.
Но Помога уж закусил удила.
— Так жалко, — быстрым говорком церковного нищего запричитал он, — все ходишь, ходишь, а княгиня-матушка мне наказывала…
— Ты что, али оглох, Помога? — тихим и потому страшным, звенящим в ночной тиши голосом спросил Михаил.
— Так я ж…
— Ступай себе.
— Не ослушаюсь, помогай тебе Бог, — проворчал воевода и вздохнул. Однако не ушел, как было приказано, и через некоторое время осторожно сказал опять: — Хоша ты и гони меня, князь, слугу твоего, а я все одно скажу… — Он выждал еще и решительно добавил: — Не об тебе забочусь — об деле.
Михаил остановился и удивленно повернул голову.
— Тебе, Михаил Ярославич, так-то впервой воевать, а на людей — не на медведей идти: много крепости нужно.
— Али не крепок? — спросил Михаил.
— Не о тебе речь, — схитрил Помога. — Народ за тебя бережется.
— Как так? А ну поясни!
— Людей-то много, не знаешь, что у кого в голове, а все видят — не спит князь, знать, худо ему, трепещет…
Михаил так взглянул в темноте из-под низко надвинутой шапки, что Помога отшатнулся, но все же докончил опять притворной сиротской скороговоркой:
— Князю — покой, дружине — веселье.
— Ну-ну, — повторяя княгиню, проговорил Михаил и вдруг железно стиснул пальцами руку Помоги. — А сам-то как думаешь, а, Помога? — спросил он страстным, горячим шепотом, как в детстве спрашивал у боярского сына про разные страхи.
— Истинно тебе верю, княже, — тоже шепотом ответил Помога Андреич. — Я так думаю, что не о чем тебе беспокоиться, сюда придет Дмитрий, более ему некуда. — Даже во тьме было видно, как он улыбнулся. — Верно ты угадал, помогай тебе Бог!
— Ладно, ступай уж. — Князь выпустил воеводину руку и усмехнулся: — Хитрец ты, почище татарина.
— А напрямки-то тебя не обскачешь, — довольно согласился воевода и тут же опять застонал: — Приляг, князь!
— Лягу, только уйди, — махнул рукой Михаил и добавил: — В возке пусть постелют.
Воевода исчез в темноте.
Перед возком Михаил еще раз вгляделся в небо, невольно перекрестился на звезды, мерцавшие в вышине необъяснимым вечным загадом. Потом расстегнул тяжелый бронзовый пояс с серебряной пряжкой, вынул из тонких, отделанных черненным серебром ножен саблю, сверкнувшую под луной кривым жалом, положил ее в головах. И только коснулся щекой мягкой, пахшей звериным теплом медведны, тут же уснул.
Кажется, так сладко, как в ту ночь в том возке, ни до, ни после уже не спал Михаил.
4
Третий день стоял великий князь владимирский Дмитрий Александрович в виду Кашина. Но в приступ не шел.
