Такова была благородная, высокая и бескорыстная страсть, овладевшая всем существом молодого человека.
Она явилась как бы откликом на прекрасную и плодотворную мысль Петра Великого о необходимости для России широкого образования; она, эта страсть, и создала того серьезного русского ученого, в котором так нуждалась в то время Россия и о котором великий реформатор мечтал как о венце своих забот по развитию наук в нашем отечестве.
Славяно-греко-латинская академия. Гравюра XIX в.
В Заиконоспасском монастыре Ломоносов принялся учиться с великой охотою и неослабевающей энергией. По прошествии первого полугодия его переводят уже из низшего класса во второй; затем, в том же году, – в третий класс. Через два года он уже настолько овладел языком древних римлян, что в состоянии был сочинять небольшие латинские стихотворения. “Тогда начал учиться по-гречески, а в свободные часы, вместо того чтобы, как другие семинаристы, проводить их в резвости, рылся в монастырской библиотеке. Находимые в оной книги утвердили его в языке словенском. Там же, сверх летописей, сочинений церковных отцов и других богословских книг, попалось в руки его малое число философических, физических и математических книг. Заиконоспасская библиотека не могла насытить жадности его к наукам, прибегнул к архимандриту с усиленною просьбою, чтоб послал его на один год в Киев учиться философии, физике и математике…”, – рассказывает Штелин. На эту просьбу архимандрит ответил согласием и выдал ему деньги на проезд. Этот факт показывает, как уже в то время начальство училища серьезно смотрело на занятия Ломоносова. К сожалению, того, что он надеялся получить от Киевской академии, она ему не дала. Там все подчинила себе польская схоластика, и вместо положительных знаний, которых так жаждал юноша, он встретил здесь, правда весьма изощренные, но зато и достаточно бессодержательные, философские и богословские прения. В них, главным образом, и заключались все занятия в Академии. “Навостриться спорить” тут Ломоносов мог прекрасно, но не это манило его: не прошло и года, как он, разочарованный в Киевской школе, возвратился назад, в Москву, где его ожидали крупные события, открывшие наконец ему свободный доступ к изучению западноевропейской науки.
Памятниками ученических годов Ломоносова в Москве остались, во-первых, стихи, которые он должен был сочинить в наказание за какой-то школьнический проступок:
Услышали мухи
Медовые духи,
Прилетевши сели,
В радости запели.
Егда стали ясти,
Попали в напасти,
Увязли-бо ноги.
Ах, плачут убоги:
Меду полизали,
А сами пропали.
А во-вторых – учебник, писанный рукою Ломоносова и находящийся ныне в Румянцевском музее в Москве. Это учебник по риторике на латинском языке. Если сравнить его с “Кратким руководством к красноречию, или Риторикой”, составленной Ломоносовым и в первый раз изданной в 1748 году, мы обнаружим немалое число вполне тождественных определений, хотя и различно расположенных.