— Мне кажется нелепым, что вы, человек с такими задатками, губите свою жизнь и молодость, цепляясь за женскую юбку, — упрекнул Хайме иезуит.
Тьерри внимательно выслушал его и во многом с ним согласился.
Иезуит и Альфредиссимо сердечно распрощались и, уходя, сказали:
— До скорой встречи!
Через несколько дней в доме Тьерри довольно весело отпраздновали сочельник. В кабинете, где уже пылал камин, собрались Бельтран, его жена, их дети, а также дон Антолин, дон Клементе, художник Диас дель Посо и Вегита, все они были холостяками. Дон Клементе называл всех бродячими псами. Дон Клементе принес две бутылки вина, подаренные ему, Вегита — банку консервированных лангустов. Поужинав с отменным аппетитом, дети развеселились и запели. Бельтран принес гитару. Маленькая Сильвия продекламировала «Песню пташек» святого Антония Падуанского>{312} и его новену>{313}, сопровождавшуюся рефреном:
Смиренный святой Антоний,
За грешников бедных молись.
Затем Сильвестра, не страдавшая большой набожностью, спела своим пронзительным голосом деревенской женщины, аккомпанируя себе на бубне, несколько грубоватых и довольно непристойных народных частушек:
У ворот у Вифлеемских
Парень кашу варит,
Поварешкою своею
Девкам кашу дарит.
Говорят, святой Хосе
В пламени обжегся.
Знай он, как испанки пылки,
Он бы их берегся.
За этим последовал еще один куплет в том же духе:
У ворот у Вифлеемских
Крысы расплодились,
У Хосе штаны прогрызли,
В зад ему вцепились.
Бельтран, бывший, без сомнения, более поэтичной натурой и настроенный в этот вечер особенно грустно, спел:
Сочельник прошел своим чередом
И снова придет, как обычно,
Мы тоже когда-нибудь все уйдем,
Но нам не прийти вторично.
Вегита поведал историю о фальшивомонетчиках, в которой участвовал знаменитый Мариано Конде. Деметриус Беккерианский с большим чувством прочитал стансы своего любимого поэта. Хайме спросил дона Антолина, что поделывают старушки-спиритки из квартала Гиндалера. Священник рассказал, как он наставил старых оккультисток и колдуний на путь истинный, что само по себе уже походило на чудо. В ответ на это Бельтран рассказал историю, широко известную в его родных краях.
— Жил-был садовник, — начал он, — и росло у него во дворе ореховое дерево, не дававшее плодов. Видя это, он взял топор и срубил его. Священнику, приятелю садовника, понадобилась для церкви фигура святого. Он попросил отдать ему срубленное дерево и отнес его резчику, чтобы тот сделал статую. Когда работа была закончена, священник пригласил садовника поглядеть на святого, поставленного в алтаре часовни. Садовник внимательно осмотрел скульптуру и произнес:
У меня в саду ты рос,
А доходу дал мне — шиш.
Пусть повесят на тебя
Чудеса, что сотворишь.
— Наш Бельтран — сущий Санчо Панса, — смеясь, заметил дон Антолин. — Что ни слово, то поговорка или прибаутка.
В ту ночь Хайме лег в постель, испытывая какое-то беспокойство, его мучил жар. Заснул он не скоро: мешали песни на улице. Во сне ему пригрезилось, что он очутился в сумасшедшем доме, где живут мужчины и женщины с головами животных. В этих существах он угадывал своих знакомых. С трудом растолкав их, он добрался до массивной двери, а когда попытался выйти, столпившиеся люди, и среди них маркиз Вильякаррильо, сказали ему: «Чтобы выйти отсюда, нужно ответить на наши вопросы. Мы врачи». Он испуганно остановился, не зная, что сказать, и в эту минуту какой-то служитель несколько раз повторил ему: «Уходите отсюда; это не врачи, а сумасшедшие».
Тьерри проснулся, но еще долго его била дрожь. Наконец пришел в себя и подумал, что, продолжая жить столь уединенно, он совсем свихнется. Волнение, борьба и опасности — вот что ему нужно.
Все утро Тьерри пребывал в волнении, а днем оделся и вышел из дома, словно собираясь погулять на солнце. Стоял зимний день, холодный, но очень ясный. Хайме заранее достал из ящика письменного стола и сунул в жилетный карман золотые часы и кольцо с камнем, которые решил заложить. Эти вещи да медальон с портретом матери — вот и все, что у него осталось. Закладывать медальон Тьерри не собирался. Он дошел до жилища ростовщицы доньи Пакиты, предложил часы и перстень и получил за обе вещи триста песет. Оттуда он сразу же направился на площадь Кеведо, нанял экипаж сеньора Бенигно и поспешил на Южный вокзал. Хайме решил поехать в деревню, где жила Конча, и предложить ей выбор: либо он, либо муж. Третьего быть не может. Он взял билет первого класса и устроился на диване. В поезде он был безразличен ко всему — к входившим и выходившим пассажирам, к разговорам попутчиков. Все казалось ему столь же нереальным, как сегодняшний сон. Кто-то обратился к нему с вопросом, и он ответил «что?» с таким удивленным и безучастным видом, что его приняли за больного иностранца и оставили в покое. Утром, с первыми лучами солнца, он сошел на нужной станции и спросил носильщика, где расположено имение маркиза Вильякаррильо. Находилось оно далеко, дорога была плохая, но Хайме это не остановило. На ближайшем постоялом дворе он осведомился, как туда добраться, и ему предложили коляску или верховую лошадь.
