…Среди людей, активно участвующих в политической работе, молодых и энергичных не так много. Среди кого мы вращаемся на наших политических собраниях? Вокруг нас старики, почти сплошь одинокие и бездетные, близкие уже к кончине, но полные еще честолюбия и желаний…
…Самое тяжелое в политической деятельности в эмиграции – это то, что невольно задеваешь самолюбия, честолюбия, а иногда и материальные интересы других людей. По чистой совести, у меня не было никаких своекорыстных мотивов и, самое худшее, в чем меня можно было обвинить, это в чересчур прямолинейном энтузиазме. Но врагов я себе нажил великое множество. Попытка откровенно объясниться ни к чему не привела – передо мной была стена. С одними из моих друзей у меня наступило охлаждение из-за разных, часто вздорных причин. Во многих случаях это была совершенно не моя вина, в других это был результат тоски и растущей нервности, не способствующих улучшению характера. В тот момент, в негодовании, я дал себе клятву не появляться больше ни на одном собрании, вышел из всех организаций, где состоял и решил отныне ничем не участвовать в какой бы то ни было общественной деятельности…
…Какая это странная вещь – политическая работа. Словно бросаешь семена на волю ветра. Думаешь, что никто не заметил когда-то написанную статью, а потом вдруг наталкиваешься на человека, которому она понравилась и который тебя встречает как старого друга, едва успеешь ему назвать свое имя…
…Некоторая известность в литературном мире, признание в политических кругах, знакомство с почтенными людьми – все то, к чему я был, может быть, равнодушен, но оно было результатом моей службы монархическому делу…
…В этот период моя жизнь, как тростинка, поломалась надвое. Много лет я любил одну девушку, и любовь к ней заслонила для меня все. Может быть, у меня никогда не было шансов добиться ее руки, но надежда упорно держалась в моем сердце. Мы даже составляли планы уехать все вместе из Франции, и я рассчитывал, что путешествие и новая жизнь могли бы сильно сблизить меня с ней и ее родителями. И вдруг между нами наступил полный разрыв, и все мои усилия исправить дело ни к чему не привели, разве что к тому, чтобы создать еще более непоправимое положение. Я говорил себе, что я уже слишком стар, чтобы думать о любви, что я никогда в жизни не имел успеха у женщин и что не теперь мне на него надеяться. У меня, по правде сказать, личной жизни почти нет, она вся сплетается с политической борьбой…»
Сделаем скидку на преувеличения, свойственные художественной литературе, но во всем этом нельзя не увидеть даже не скрытую, а полуоткрытую правду.
Пожелаем же, в память дорогого Даниила Федоровича Петрова, чтобы в дорогой нам всем России наступило возрождение.
«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 8 октября 2011, № 2925, с. 3.
Протодиакон Г. Н. Иванов-Тринадцатый
Памяти Владимира Рудинского
Пришел очередной конверт со свежими номерами «Нашей Страны» и многих читателей, особенно давних, постигла скорбная новость о кончине несменного сотрудника газеты со дня ее основания более 60 лет назад (!) – Владимира Рудинского.
Неужели не будем отныне из номера в номер читать его лингвистические, идеологические, литературные заметки и статьи, появляющиеся под разными псевдонимами?
Как не хватать будут «Миражи Современности», эти крупицы Белого Духа, трезвые взгляды на нашу порою чудовищную современность, подписанные Елизаветой Веденеевой – тот же Владимир Рудинский…
Впервые его настоящее имя – Даниил Федорович Петров – появилось в газете в просторной статье-некрологе – дань памяти и уважения Николая Леонидовича Казанцева своему верному и самому давнему сотруднику и автору.
Выдающийся лингвист, редкий полиглот, литературный критик, публицист, писатель, политический деятель…
Но самой отличительной чертой этого незаурядного человека была его идейность.
Идейных людей сегодня вообще можно по пальцам сосчитать, но сказать о Владимире Рудинском, что он просто идейный человек – еще не то слово.
Он был какого-то иного разряда.
Был вообще человеком идеи, которой во всех обстоятельствах нелегкого жизненного пути он оставался абсолютно верен, которой всю свою долгую жизнь ни на йоту не изменил.
