Ах, не смешите меня!
Так что мы просто молчали. И даже без необходимости старались не смотреть друг на друга. Думаю, Лара уже забыла, когда ее в последний раз приглашали на свидание. А я, сколько не рылся в памяти, так и не вспомнил, было ли в моей прежней жизни что-нибудь, достойное забвения. Поэтому, подозреваю, мы с Ларой чувствовали себя в равной степени неловко, оба не знали, как себя вести, и за время пути успели не раз и не два пожалеть о том, что вообще затеяли все это. Я так точно успел.
Оставалась, правда, робкая надежда, что разговор сам собой как-нибудь завяжется, когда мы доберемся до места. Но вот мы отыскали пустующее кафе, разбудили официанта и с удобством расположились на стульях с подгибающимися ножками за круглым столиком из красной пластмассы, а неловкое молчание между тем никуда не делось. Напротив, стало совершенно невыносимым.
В конечном итоге мы все же заговорили. Как ни странно, о любви. По крайней мере это слово витало над столиком чаще других.
— Хорошо, что весна, — первой нашлась Лара. — Не люблю зиму.
— А я люблю, — парировал я и добавил, уже смелее: — Люблю работать зимой снежным первопроходцем.
— Как это?
— А так. Кто, по-твоему, прокладывает тропинки между сугробами?
— Люди.
— Да? А кто идет первым, чтобы остальные поняли, что тропинка должна проходить именно здесь?
— Ты?
Я ограничился исполненным достоинства кивком.
— А я не люблю снег. Он тяжелый.
— А я люблю. Он похож на эскимо.
— А я не люблю эскимо.
— Сочувствую.
— Не за что! Зато у меня до тридцати не было ни одной пломбы, — похвасталась Лара и демонстративно оскалилась.
Я не поверил, конечно, — месяца полтора назад она говорила, что ей двадцать семь, — но на всякий случай позавидовал.
Неловкость куда-то исчезла, как исчезла со стола пепельница, набитая доверху чьими-то окурками — незаметно, без следа. Мы болтали как дети, ни о чем, прячась от солнечных лучей под парусиновым зонтом с надписью «Клинское». Как вдруг солнышко скрылось за облаком, косая тень упала на Ларино лицо и неприятный холодок пробежал по спине.
Слишком знакомый холодок, не имеющий отношения к капризам погоды.
Ну, и кого на сей раз? — с тоской подумал я. Меня или Лару? За время знакомства я научился чувствовать ее вызовы как свои собственные. Правда, так и не научился их различать.
Я на всякий случай взял Лару за руку — она по-прежнему чересчур болезненно реагировала на сеансы — и внимательно вгляделся в ее лицо. Из карих глаз стремительно уходили цвет и выражение.
— Почему ты неее… — тихо, на пределе слышимости спросила она. — Почему ты не звонишь?
Помехи и громкость голоса — вернее, его тихость— свидетельствовали о чрезвычайной удаленности источника. Не межгород, конечно, но до абонента точно не один километр. Хотя кто знает, от чего, помимо расстояния, зависит качество сигнала? Может, от желания быть услышанным?
Я не столько слышал ее, сколько читал по губам. Тонким и дрожащим. Единственному островку жизни на окаменевшем лице.
— Чего стоили твои слова в тот вечер? Или ты врал? Алексей… Надеюсь, хотя бы с именем ты меня не обманул? Так вот, Алексей. Если ты не позвонишь сегодня, я никогда и никому больше не поверю.
Значит, все-таки Лару… Я вздохнул, испытывая смесь сочувствия и стыдного облегчения.
Как оказалось — рано!
Тупая игла по-хозяйски вошла в затылок. По рукам и ногам пробежала судорога, как от удара электрошоком. Кончики пальцев зачесались, словно у вора-карманника при виде пухлого кошелька.
В следующее мгновение мир вокруг стал черно-белым, а мой собственный голос — чужим. Сделался моложе, резче…
Несчастнее?!
— Эй, где ты бродишь третьи сутки подряд? И что у тебя с телефоном? Ты же говорила, что звонить можно в любой день, начиная с полпятого. Когда же он наступит, твой любой день?
Наверное, со стороны мы смотрелись престранно. Два медиума, накрытых одновременным сеансом. Два пейджера, трезвонящие на разные голоса: один пронзительно, другой чуть слышно, как из последних сил.
— Ты говорил: завтра же! Ты говорил: обязательно позвоню. Ты говорил: не волнуйся, Верунь, я всегда говорю только…
— …ни полпятого, ни полдевятого, ни даже в полседьмого утра. Такое впечатление, что ты перешла на круглосуточный метод работы!
