Наверху беспощадный апрель заливал город теплыми дождями. Весна пришла в тугих ливнях и синих тучах. Под землей смена сезонов почти не чувствовалась, только яростнее стали стоки, да прибавилось городского мусора в мутной воде. К бортам лодки приносило окурки, похожие на медуз обрывки целлофана и размокшие бумажки. Они сиротливо липли к резине, словно искали поддержки. Затхлый воздух пах бензином, серой и плесенью.
Снова загрохотал поезд.
Остер поставил в блокноте очередную галочку и посмотрел на доску. Ничего. Он взял фляжку и с сожалением отметил, что рома осталось на донышке. Рыба Доджсона ускользнула. Еще два поезда, и можно поворачивать к выходу. Остер вздохнул: эти «два последних поезда» тянулись уже три четверти часа, и каждый раз он решал подождать еще чуть-чуть. Забавная все-таки штука — надежда.
Улыбающаяся груша дернулась и переползла на четыре клетки. От неожиданности Остер выронил фляжку; остатки выпивки пролились на резиновое днище. Фигурка остановилась, но тут же двинулась соседняя, широкой дугой скользнув к краю доски. Остер сверился с координатной сеткой и присвистнул: объект находился в ближайшем квадрате. Некоторое время фигурка не шевелились, а затем рванулась вперед и свалилась с доски. Метрах в пяти от лодки озеро вспенилось. Остер схватил фонарь и направил луч на бурлящую воду.
Из пучины быстро поднималась белесая туша. Страх заворочался внизу позвоночника. Это не рыба Доджсона: так просто, без оптических приборов, он бы ее не увидел. Фонарь в руке моргнул и погас — разошлись контакты. Остер стал судорожно лупить по лампе, ожидая, что вот-вот из темноты на него бросится неведомое чудище. Представив, какие твари могут явиться из черных вод, он прикусил губу.
Лампа мигнула, вспыхнула, и на матово-белой шкуре лежащего перед лодкой существа заиграли влажные отблески. Остер еле удержал фонарь: волны плескались о массивную тушу крокодила-альбиноса, огромного, метров шести в длину. На месте глаз у рептилии морщились складки тонкой кожи.
Едва сдерживая дрожь, Остер потянулся за веслом. В это время года крокодилы ленивые и вялые, еще не отошедшие от зимней спячки, однако рисковать не стоило. Мозг рептилий устроен просто, и все равно невозможно предугадать, что взбредет им в голову. Остер где-то читал, что природная злоба крокодилов определяется железами, расположенными рядом с печенью и выделяющими особый «фермент жестокости», который вроде бы собирались использовать в армии.
Остер беззвучно погрузил весло в воду, готовый к тому, что в любой момент распахнется пасть, и чудовищная рептилия разорвет лодку в клочья. Надо избегать резких движений, иначе — пиши пропало.
Крокодил качнулся. К морде прилип оранжевый полиэтиленовый пакет. Остер замер, не сводя глаз с ящера. Медленно и почти величественно тот перевернулся на спину, показав белоснежное брюхо. Чуть ниже грудины зияла черная дыра.
Остер зажмурился и снова открыл глаза. В пару гребков он подплыл к ящеру и толкнул его веслом. Крокодил не отреагировал, да и не мог — вся нижняя часть брюха представляла собой чудовищную рану с рваными краями, белеющую обломками ребер. Словно кто-то невероятно огромный выел кусок, а остальное выбросил.
Грохот поезда заметался над головой. Остер вздрогнул, невольно оттолкнув тушу. Мертвый крокодил пошел ко дну, оставив Остера в полной растерянности.
На поверхности хлестал ливень. В решетки над стоками обрушивались настоящие водопады, автомобильные гудки глохли в насыщенном влагой воздухе. Тротуары заливало радужными волнами. Машины плыли тропическими рыбками: раздвигали рылами воду, поводили переливчатыми боками, плавно огибали рифы-небоскребы и сбивались в стайки перед светофорами. Остер нерешительно потоптался в метро, раздумывая, не поехать ли домой, махнул рукой и почти побежал по улице, высматривая, где бы перекусить и обсохнуть.
Брюки промокли до колен и липли к ногам, за шиворот натекло. Остер готов был сдаться и повернуть к дому, когда уловил жирный запах выпечки. Большая красно-желтая вывеска бросала маслянистые отблески на мокрый асфальт. Пригибаясь, спасаяь от струй с карниза, Остер нырнул в дверь.
