— Загорелась цистерна с удобрениями длительного хранения, — сообщил Антон. Покрутил верньер еще немного вперед, пока в кадр не попала окровавленная пожарная каска. — В принципе, знали, что она может взорваться, но огонь вроде бы локализовали быстро, потушили даже. Майор Ковальчук руководил операцией. Когда пламя погасло — вместе с одним из бойцов расчета решил проверить, что и как. Тут-то цистерна и рванула. Майор впереди стоял… В общем, он погиб сразу. Второй — в реанимации с баротравмами. Говорят, выживет.
Кирилл с трудом нащупал за спиной стул, сел, бездумно уставился на экран, где на паузе чуть подрагивала каска майора Ковальчука. Казалось, она шевелится. Как живая.
— Вот так, — проронил Антон через пару минут. Просто чтобы сказать хоть что-нибудь. Молчание становилось невыносимым.
— И что ты думаешь?
— Не знаю, Кирилл. Ничего я не думаю. Двух таких совпадений подряд не бывает.
— А что же тогда?
— Хрен его разберет! Знал бы ты, как надоела мне вся эта мистика!
Слухи по редакции ходили всякие, Кирилл пару раз слышал краем уха про какую-то историю с очевидцем, но подробностей не знал. А сейчас спрашивать не хотелось. И так на душе погано донельзя.
— Делать что будем, а? — спросил он жалобно.
— Значит так. — Антон хлопнул ладонью по столу. — Никаких теорий. Никаких гениальных идей и новых сюжетов. Просто делаешь свою работу, ясно? А я на досуге помозгую.
Кирилл не спорил: начальству виднее. Теорий у него, конечно, набралось вагон и маленькая тележка, но все они нуждались в проверке.
А через две смены случилось то, чего Кирилл боялся и запрещал себе даже думать об этом. Задержанный преступник, налетчик из реутовской банды, завладел оружием конвойного и попытался бежать из-под стражи. В перестрелке получили повреждения двое милиционеров, преступник убит.
Только список жертв на этом не заканчивался. От пулевого ранения в грудь через шесть часов скончалась в больнице пресс-секретарь ОВД «Выхино». Та самая, что чуть больше недели назад долго и нудно вещала в камеру о недопустимой доверчивости наших граждан.
Собственно, на этом перебор безумных теорий закончился не начавшись. Кирилл теперь точно знал, кто виновник этих странных и страшных совпадений.
Камера.
Один за другим гибли люди, попавшие в объектив именно этой, новой, камеры на длительное время. Причем крупным планом, то есть при максимальном увеличении.
Наверное, бесстрастный исследователь еще долгое время ставил бы опыты. Сколько времени, проведенного перед объективом, смертельно для человека? На каком увеличении фатальный исход становится неотвратимым? Есть ли исключения?
Кирилл даже не думал об этом.
В следующую смену он снимал с максимальной осторожностью, стараясь не задерживать камеру надолго на одной точке, а по дороге в Останкино попытался осторожно изучить ее.
— Что ты копаешься? — поинтересовался Игорь, разглядывая его манипуляции в зеркальце заднего вида.
— Да вот, — не моргнув глазом ответил Кирилл, — барахлит что-то.
Ничего сверхъестественного, да и просто необычного, он не нашел. Разве что неприятный холодок, пробежавший по спине, когда, вертя камеру в руках, он случайно встретился глазами с непроницаемо-черной линзой объектива.
«Бр-р-р-р! Такое ощущение, словно заглянул в пистолетное дуло!»
Камера, бетакамовская рабочая лошадка, досталась Кириллу от предшественника, мрачноватого неразговорчивого типа, которого все в программе откровенно побаивались. Говорили, что поначалу Глеб — так звали прежнего оператора — показался коллегам разбитным весельчаком. Его непритязательные, но на удивление всегда приходившиеся к месту шутки, густой сочный бас, вкупе с харизматичной бородой закрепили за Глебом славу «своего в доску» — настоящего рубахи-парня. А потом случилась какая-то не очень приятная история во время выезда на серьезное ДТП. Что там было — никто толком не знает, версий миллион, вплоть до откровенно фантастических, но с того дня Глеба будто подменили. Он появлялся в студии мрачнее тучи, перестал общаться с коллегами, кроме как по делу, легко раздражался, рычал на всех по поводу и без. Постепенно многочисленные ранее друзья, постоянно натыкаясь на приступы глухой злобы, отступились, решив, что в жизни Глеба произошло какое-то несчастье. Не прошло и двух месяцев, как он уволился.
