Шест врезается прямо в нос Каллисто, которая, всплеснув руками, отлетает туда, где все еще сидит Арес.
Она – богиня не по рождению. Она по-прежнему позволяет смертным бить себя.
Габриэль снова опускается на каменный пол, опустошенная и раздавленная.
И все смотрит, смотрит, смотрит туда, где лежит Зена.
Такая…
…мертвая.
Пламя взмывало к небесам, пыталось дотянуться до солнца и, обессиленное, падало вниз, с яростью вгрызаясь в безответные деревяшки. Искры рассыпались по земле, вспыхивали обреченно и тут же гасли. Огонь слепил, яркий, жадный, беспощадный, но отвести взгляд от него было невозможно.
Поэтому Габриэль смотрела. Глотая слезы, сжимая губы, до боли стискивая шест, девушка наблюдала за пламенным танцем и понимала, что не может уйти. Что надо смотреть, ждать, пока обугленные деревяшки не превратятся в тлеющую пыль.
Никого не было рядом. Габриэль прогнала всех, чтобы остаться с Зеной наедине в последний раз. Только тишина кругом да злой огонь, пытающийся завладеть этой тишиной.
Сердце уже не болело. Дойдя до самой невозможной боли, оно остыло вдруг, превратилось в монолитный камень, и нельзя было ни раздробить его, ни выбросить прочь. Вчера ночью Габриэль проснулась от того, что начала задыхаться, и потом долго сидела, прижимая ладонь к груди, словно тепло руки могло растопить то, что комом стояло внутри.
Не растопило.
Шаги послышались сзади, Габриэль, услышав их, не вздрогнула, не обернулась в панике. Не сделала ничего из того, что делала раньше. Только крепче сжала шест и сказала равнодушно:
– Уйди, кем бы ты ни был.
Послышался смешок, и Арес, обойдя кругом застывшую сказительницу, встал напротив, глядя поверх беснующегося костра.
– Она просила тебя сжечь ее? – вот и все, что он произнес. Ни слов сожаления, ни трагической тишины. В какой-то мере Габриэль могла бы быть ему благодарна за то, что он не поддерживал ее желание молчать в тоске.
Могла бы.
Если бы не хотела убить его.
Она не знала, что стало с Надеждой – дочь огненного бога исчезла в тот же миг, как Зена вонзила в ее грудь кинжал, – но она знала, что в том, что случилось со всеми ними, виноват Арес. Его трусость, его желание отомстить семье привело к тому, что теперь Габриэль стояла и смотрела на огонь, вместо того, чтобы идти рядом с Зеной и смеяться.
– Нет, – хмуро ответила девушка, когда сочла возможным сказать хоть что-нибудь. – Она просила меня отвезти ее в Амфиполис. Похоронить рядом с матерью и братом.
Арес картинно передернулся.
– Гниющие трупы хотят быть рядом – какая идиллия! – он улыбался, но Габриэль видела, что нет ничего веселого в его улыбке. Она не хотела бы признавать это, но бог войны смеялся для того, чтобы не плакать.
Это злило. Ворошило осиное гнездо ненависти где-то в груди, потому что бессмертный все еще был виноват во всем, что случилось. И никто не снимет с него эту вину. Никогда.
– Уйди, Арес, – попросила Габриэль, отводя взгляд от мужчины. – Я не хочу тебя видеть.
Арес снова засмеялся, хлопнув в ладоши.
– Это не новость, моя милая, – невозмутимо отозвался он. И все-таки исчез, растворился среди снопа искр, вырвавшегося из пламени.
Тогда Габриэль позволила себе выдохнуть.
Впереди долгая дорога. Пусть кусачее пламя сожжет дотла все беды и печали – до Амфиполиса нужно что-то сделать с каменным сердцем, потому что тяжесть его час от часа становится все более невыносимой.
День сменялся ночью, тучи уступали место яркому солнцу, пели птицы, проходили мимо торговые караваны. Все было как обычно. Жизнь продолжалась, и Габриэль, почти дочерна обгоревшая под безжалостными солнечными лучами, потихоньку смирилась с тем, что все будут жить, а Зена – нет. Сказительница вот уже который день вела под уздцы Арго, которая безропотно тащила телегу с гробом Королевы Воинов, а расстояние до Амфиполиса, казалось, почти не сокращалось.
Поначалу было страшно. Габриэль плохо спала, ворочалась, то и дело хватаясь за шест. Ей чудилось, что из-за сплетенных ветвей деревьев, рядом с которыми приходилось устраивать ночлег, выползают во тьме бандиты: за голову Зены назначена хорошая награда, и кто же упустит такой шанс? Девушка могла до утра просидеть возле костра, сторожа свои собственные кошмары, а потом полдня клевала носом. Приходилось забираться на телегу, класть голову на гроб и дремать, пока терпеливая Арго неспешно брела по пыльной дороге. Следующей ночью все повторялось сначала.
