Ясько, Горачек и Прошунин обменялись взглядами, понимая дальше друг друга без слов.
Все трое принадлежали к поколению, прозванному "романтиками космоса", чувства и мечты которого питала высокая цель космического подвига. Не было межпланетной дали, в которую не готовы были бы они ринуться. Это были люди особого склада, закалки и выучки.
- Атакуем? - спрашивал взгляд Ясько.
- Атакуем! - отвечали глаза Горачека и Прошунина.
И вот до Сатурна, как говорится, рукой подать. Ярко освещенный солнцем латунно-желтый диск его окружало колоссальное многослойное кольцо, переливающееся всеми цветами радуги. Эта чудо-планета казалась астронавтам волшебной драгоценностью, выкованной неведомым вселенским ювелиром и брошенной на черный бархат космического пространства. Однако "присатурниться" не пытался пока ни один корабль: планета была безжизненна, поверхность ее представляла океан адски-холодного газа, в котором бушевали вихри титанической силы...
На подходе к Сатурну и привел в исполнение свой план Ясько. "Семерка" внезапно исчезла из поля зрения помощника Цандариса, сидевшего в боевой рубке и готового метнуть в преследователя порцию антиматерии. Растерянно вертел он зеркало кругового обзора...
Вот тут Ясько и вырвался, как молния, из-за крохотной планетки, за которой укрывался, как за щитом. Все тело его напряглось словно дамасский клинок, сопротивляющийся усилию на изгиб, и нервы обрели остроту клинка, лоб покрылся холодным потом: прямо перед ним была боевая рубка "Лотоса".
Рефлекс сработал быстрее мысли. Откинувшись назад, астрокапитан рванул рукоять излучателя и энергетическим лучом, словно ножом, срезал рубку.
Тогда Ясько и Горачек увидели, что "Лотос" замедляет ход. В аппаратуре прямой телесвязи щелкнуло, малый экран замерцал. Ясько понял, что Цандарис хочет иметь с ним "личное свидание" и повернул рубчатое колесико настройки.
Да, это, несомненно, был сам Цандарис: лицо, знакомое по портретам, обрюзгшее, мятое, с какими-то зыблющимися чертами, как на плохой, "смазанной", фотографии, грузный торс, облаченный в рубаху с короткими рукавами и растерзанным воротом. Потухшие глаза глядели отрешенно из-под сонно опускающихся век и на всем облике его лежала печать крайнего изнеможения.
- Что вы хотите от меня, астрокапитан? - угрюмо спросил он.
- Вам это отлично известно: беспрекословной и немедленной сдачи.
Цандарис ощерился, на губах появилась пена, всем обликом своим и повадкой он поразительно напоминал затравленного волка.
- Безоговорочная капитуляция?! Этого не будет, астрокапитан! Оставьте меня в покое. Дайте мне уйти и я обязуюсь никогда больше не показываться в границах Солнечной системы...
В этот момент сзади Цандариса появилась вторая фигура длинная, костлявая, обросшая неряшливой бородои и внешне вся такая же опустившаяся, как и командир "Лотоса". В левой руке этот человек держал блестящий металлический рычаг, вроде большого гаечного ключа. Он пошатывался и на первый взгляд его можно было принять за пьяного.
Человек опустил руку на плечо Цандариса. Сказал негромко:
- Пора сдаваться, хозяин! Горючее на исходе.
Цандарис дернулся, как ужаленный:
- Как ты смеешь, Хойт! Сдача? Тюрьма? Суд? Никогда! Я выключу магнитное поле и освобожу антивещество! Пусть все летит в преисподнюю!
Лицо Цандариса исказилось, он стремительно повернулся, намереваясь, видимо, привести в исполнение свою угрозу. Но Хойт преградил ему дорогу.
- Будем сдаваться, хозяин! - настаивал он. - По мне лучше снова очутиться на Земле, хотя бы и в тюрьме, чем подыхать здесь, у черта на куличках...
Цандарис оттолкнул его - прочь! - и кинулся к двери.
И тут Ясько и Горачек, с любопытством наблюдавшие эту сцену, увидели следующее: Хойт переложил рычаг из левой руки в правую, шагнул вслед Цандарису, взмахнул рычагом и опустил его на голову "хозяина".
Потом повернулся к экрану и жестом, древним, как история человеческих распрей, медленно поднял руки вверх - последний оставшийся в живых на борту "Лотоса".
