Недавно, когда нас водили на работу в лес, он принес в лагерь охапку ивовых прутьев и сплел из них изящную корзиночку. В таких корзиночках обычно дарят детям новогодние подарки.
Немецкий солдат залюбовался его изделием и, проговорив обычное "гут, гут", забрал корзиночку и унес.
Парень только рукой махнул - подавись, мол, черт с тобой.
Однажды, тамбовец нашел на лагерном дворе медную трубочку. Он быстро превратил ее в пригоршню хорошеньких колечек. Они так и сверкали золотом.
Потом он раздобыл где-то кусок дерева. Мы с интересом смотрели, что он станет с ним делать. Спустя несколько часов он показал нам вырезанную из дерева птичку. Трудно было поверить, что она сделана без единого гвоздика, без клея. Вскинув крылышки, птичка вытянула головку вверх, готовая вспорхнуть в небо. Фигурка всем своим видом так и звала на волю. В ней, видно, воплотилось заветное желание мастера. Золотые руки этого парня нашли в лагере всеобщее признание. Он находил применение любому поднятому с земли предмету. Возьмет камешек, просверлит дырочки, - сунешь камешек в рот, а он уже свистит. Все как будто оживало в его руках.
А сейчас тамбовец сидит и вырезает свирельку. Уж не задумал ли он сыграть на этой дудке песню жаворонка?..
Я любуюсь его проворными руками. Он склонил голову и стругает самодельным ножом палочку, изредка поглаживая ее рукой. Смотришь на него, и на сердце становится удивительно спокойно. Хладнокровный парень.
Николай Жадан сидит рядом со мной и латает брюки.
- Чуешь, тезка, - говорит он и, щуря глаза, смотрит в небо. Жаворонки-то поют!
Я понимаю, на что намекает Жадан. Жаворонки зовут нас на волю. Впрочем, я и сам об этом не забываю. Чем теплее становятся дни, тем сильнее тянет на свободу. И теперь не проходит дня, чтобы Николай не завел разговора насчет побега. Иногда он начинает даже сердиться на меня: "Чего мы дожидаемся? Или ты думаешь, немцы сами раскроют ворота и выпустят тебя отсюда?"
Пожалуй, тезка прав. Дремать нечего. Конечно, лучше всего выждать какой-нибудь благоприятный случай. Но что делать, если случая не выпадает? Умирать в лагере и дожидаться дня, когда фашисты перестреляют нас, отступая?
- Знаешь, тезка, - снова начинает Жадан. - А у меня рана на ноге уже совсем зажила. Ей-богу, ничуть не болит.
Я понимаю: он хочет сказать, что в состоянии вынести все трудности побега. Дескать, не бойся, не отстану в дороге.
Я невольно улыбаюсь, глядя на него.
- Чудак ты человек, - говорю я ему. - Да я сам побаиваюсь, угонюсь ли за тобой, когда мы вырвемся отсюда. У нас недаром говорят: хромой больше ходит.
Тезка мой хохочет, как дитя, и приговаривает:
- Хитрый же ты татарин...
Показались солдаты. Они торопливо распахнули ворота, и в лагерь въехало несколько крытых грузовиков. С машин один за другим стали сходить пленные. Среди них мы увидели старых знакомых. Тут же разговорились. Оказалось, что они все это время находились в лагере километрах в двухстах от нас. Там их тоже использовали на различных работах. А в последнее время пошли слухи, будто союзники вступили уже на территорию Германии. Немецкое командование начало перебрасывать пленных из прифронтовой полосы в тылы. Нас разбивали на группы и развозили из концлагерей в леса или по разным городам и местечкам.
Фашисты прекрасно понимали, что в случае высадки десанта тысячи пленных сразу придут на помощь союзникам и, получив винтовки, составят самую страшную для гитлеровцев армию - армию беспощадных мстителей.
Следовало ожидать, что нас скоро увезут отсюда, ибо, судя по словам вновь прибывших, фронт приближался.
Фашисты, может быть, уже жалеют, что не переморили нас в свое время. Но им и сейчас не поздно расправиться с пленными. На это довольно одной ночи. Пустят в бараки ядовитый газ или подожгут их - и дело с концом. Про такие случаи мы уже слышали.
А позже в городе Гарделеген мы своими глазами видели лагерь военнопленных, сожженный таким образом. В нем содержались советские офицеры. Фашисты подожгли лагерь со всех сторон. А тех, кто пытался бежать, подстреливали.
Часто только молниеносные операции советских войск спасали военнопленных от такой трагической участи...
