Однажды, помню, все усиленно заговорили о Сталинграде. Это было в те дни, когда фронт подкатывался к Волге. Говорили, что Гитлер объявил по радио, будто он на днях займет Сталинград и овладеет бакинской нефтью.
Фрау Якоб в эти дни наряжалась особенно тщательно. Торговля шла у нее бойко. Покупатели уже записывались в очередь за венками из сосновой хвои. Маленький Карл помогал матери, принимая в кассе деньги. В задней комнате две девушки плели венки. Фрау Якоб то и дело поторапливала их. А я целыми днями возил из лесу на маленькой тележке сосновые ветви.
Время от времени к нам захаживал фельдфебель. Для начала он обычно набрасывался на меня с криками и бранью, потом уходил в комнату к фрау и некоторое время пропадал там. Карл в таких случаях начинал тревожиться. При виде фельдфебеля в его глазах вспыхивало беспокойство. Он следил за каждым шагом гостя, то и дело выскакивая из лавки в комнаты. Он, должно быть, чувствовал что-то нечистое.
Фрау в подобных случаях отправляла сына со мной в лес. Карл пытался отказаться, упрямился, плаксиво кривя лицо. Между матерью и ребенком давно уже завязалась внутренняя борьба. Я прекрасно видел это и знал, в чем тут дело. Карл был еще не способен понять всего и лишь смутно чувствовал своим детским сердцем что-то нехорошее. Эти неясные подозрения еще не нашли на его языке собственного названия, но они так и силились вырваться из его груди наружу.
Карл идет со мной в лес. Выйдя за село, он шагает рядом. Пройдя немного, мальчик завязывает разговор:
- Сталинград большой город?
- Большой, - отвечаю я.
- Красивый?
- Очень красивый.
- А ты там бывал?
- Я жил там...
Карлу хочется продолжить разговор, но я слишком плохо знаю по-немецки. Я и на эти-то вопросы ответил с трудом.
Карл замолкает. Мы входим в лес. Накладываем на тележку еловые ветви. На этот раз Карл помогает мне. До самого села он подталкивает тележку сзади. Войдя в село, мальчик со всех ног пускается домой. Ведь там фельдфебель... Я гляжу ему вслед и думаю: а все-таки будет когда-нибудь серьезный разговор между матерью и сыном. И тогда Карл либо вынудит мать порвать с фельдфебелем, либо навсегда отречется от нее. Для ребенка тут не может быть середины.
Однажды в обед, когда я вернулся из лесу, фрау Якоб торопливо позвала меня в дом. Лицо ее сияло радостью. По радио звучала какая-то бодрая мелодия. Это были обычные в Германии позывные перед передачей последних известий.
Фрау Якоб усадила меня, уткнув лицом в самый репродуктор.
- Слушай, сейчас скажут про падение Сталинграда, Сталинград капут! торжествующе произнесла она.
Я оцепенел, как будто мне сообщили о смерти моей матери.
Заговорил диктор. В его речи я понимал лишь слово "Сталинград".
Диктор закончил передачу. Я поднял глаза на фрау Якоб. Радость, только что сиявшая на ее лице, уже исчезла. Однако фрау постаралась скрыть свое смущение и сказала:
- Хойте Сталинград никс капут. Морген капут*.
_______________
* "Сегодня Сталинграду не конец. Завтра конец".
"Ага, значит, нынче не смогли, обещают завтра, а вчера тоже обещали "завтра", - подумал я и вышел во двор.
На следующий день в то же самое время фрау Якоб опять позвала меня в дом.
- Слушай, - буркнула она, ткнув в репродуктор. - Сталинград капут!
Я выслушал сообщение. Но на этот раз диктор ни разу не произнес слова "Сталинград".
Я пристально посмотрел на фрау Якоб. Ее настроение явно испортилось. Поспешно схватив стакан, она накапала валерианки и так же поспешно выпила. Потом она глубоко вздохнула и приложила руку к сердцу.
В ее объяснениях я уже не нуждался. Все стало ясно. Столько валерианки попусту не пьют... Я это понимаю, фрау Якоб!..
- Хойте никс капут. Морген капут, - пробормотала она и ушла в свою комнату. Видимо, ее потянуло к подушке, чтобы успокоиться. Я же, выходя из дома, чувствовал себя другим человеком. Сердце во мне прыгало от радости, даже дух захватило. Хотелось кричать во весь голос:
- Сталинград жив! Слышите, Сталинград здравствует!
Через некоторое время по всей Германии прокатилась весть о разгроме гитлеровских войск под Сталинградом. Скрыть это от кого-либо невозможно. Рана врагу была нанесена под самое сердце. Удар, обрушившийся на фашистского зверя, заставил содрогнуться всю страну. Точно бомба разорвалась в каждом немецком доме. Немцы обозлились на нас пуще прежнего. В эти дни бургомистр ударил одного из своих работников-военнопленных черенком вил и переломил ему ребро; многие из нас возвращались с работы в синяках, несколько дней подряд нас почти не кормили. Хозяева срывали на нас зло за Сталинград.
