— Ты все же сообразуйся, — проворчал я, ощутив боль сразу в нескольких местах. — Упаду — не встану.
Прижалась — сияющий взгляд, родной запах. Откуда она взялась — вот в чем вопрос.
— Соскучилась — жуть! — прошептала.
Добрели до машины. Я шел налегке, но при каждом шаге поскрипывал грудной клеткой, словно бронежилетом. Новое пикантное ощущение. Катя бережно поддерживала меня под локоток, аж вся искрилась переизбытком энергии. Но это понятно — молодая и три дня уже не били. Погода тоже соответствовала хорошему настроению: с тихим солнышком, с утешным мерцанием зелени.
Втиснувшись на сиденье, я первым делом закурил. Катя запихнула сумку на заднее сиденье.
— Что у тебя там? Пироги и борщ?
— Нет. Тряпки всякие.
Она не спрашивала, куда мы собираемся ехать, ей это было безразлично.
— Родителям что сказала?
— В дом отдыха дали горящую путевку. Здорово?
— Они кто у тебя?
— А что?
— Ничего. Надо же мне хоть что-то знать про тебя.
Тут она произнесла одну из тех фраз, которые меня завораживали:
— Сашенька, но ведь все, что надо, ты про меня давно знаешь.
Возразить было нечего: все, что надо, я знал про нее задолго до нашего знакомства, но это как раз меня и тревожило. Я не слишком большой поклонник эзотерических учений.
Не спеша я вырулил на Ленинский проспект. Ничего страшного. Машина слушалась и руки не дрожали. Главное, не крутнуть резко шеей.
— Ну как? — спросила Катя.
— Нормально. Ты вот что, девушка. Мы с тобой теперь как бы на нелегальном положении. Поэтому надо усвоить некоторые приемы конспирации. Как заметишь что-нибудь подозрительное, сразу говори мне.
— Я уже заметила.
От неожиданности я сбросил газ.
— Что?
— Мы уже проехали. Собачки поженились прямо возле телефонной будки. Разве не подозрительно?
— Почему же ты не сказала? Я бы остановился.
— Сашенька, со мной что-то странное происходит. Только не смейся, ладно?
— Что такое?
— Кажется, я счастлива.
Я недоверчиво хмыкнул:
— Расскажи подробнее.
— Мне все время хочется тебя потрогать.
— Еще что?
— Ну, я не спала всю ночь и, наверное, теперь вообще никогда не усну. И потом, я же понимаю, мы попали в ужасную переделку, но мне ни капельки не страшно.
— Это все?
— Если ты прогонишь меня, я умру.
Я взглянул на часы. В принципе у нас еще было время, чтобы выпить где-нибудь по чашечке кофе. Но не хотелось лишний раз вылезать из машины.
— Ты права, — сказал я, — это именно счастье. Оно всегда граничит с идиотизмом. Но не горюй, это ненадолго.
К Чистым прудам подъехал около половины двенадцатого, машину я загнал в знакомый издательский дворик. Поставил так, чтобы была видна трамвайная остановка и вход в скверик.
— Молиться умеешь? — спросил я.
— Да, конечно, — Катя серьезно кивнула.
— Это хорошо. Сиди в машине и молись. Церковь вон в той стороне.
На ее лице отразился внезапный испуг.
— А ты куда?
— У меня свидание с одним человеком. От него, возможно, зависит наше будущее.
— Я пойду с тобой.
— Ни в коем случае. Он напугается и убежит.
— Саша! Умоляю!
Как волшебно менялось ее лицо!
— Не строй из себя нервную дамочку. Вот тебе второе правило конспирации. Абсолютная дисциплина. Приказ старшего по званию не обсуждается. Или забирай свою сумку и катись домой. Из-за тебя меня покалечили, а ты тут цирк устраиваешь. Умоляю! Надо было папочку с мамочкой умолять, чтобы лучше за тобой следили.
— И сколько же мне тут сидеть?
— Сколько надо, столько и просидишь.
Строгай тон на нее подействовал.
— Сашенька, не сердись, но я подумала, вдруг пригожусь. Ты же еще не совсем хорошо себя чувствуешь.
Я поцеловал ее в губы, в мгновенно влажно заблестевшие глаза, но немного увлекся. Минут десять еще ушло на объятия, всхлипывания и уверения.
Когда дошкандыбал до места, Гречанинов был уже там. Сидел на скамеечке и читал газету «Известия». По матово-грязной поверхности пруда скользили два лебедя, белый и черный. То, что они до сих пор уцелели, было невероятно. Лет десять назад, когда я был тут последний раз, они точно так же склонялись друг к дружке длинными шеями, жалуясь на горькую судьбу. Это было хорошее предзнаменование. Значит, не все успели сожрать реформаторы.
