Вскоре был образован и гвардии Конный полк. Командовал им Ягужинский.
Эти два полка, возглавленные преданными Анне людьми, составили противовес старой гвардии с ее независимым нравом и собственными представлениями о государственной пользе.
Принципы формирования Измайловского полка вполне укладываются в прекрасно знакомую историкам традицию деспотических режимов — создание военнополитической опоры на иностранцев. История знает варяжскую гвардию в Византии, кипчакскую — в Египте, швейцарскую — во Франции. Знаменитый корпус янычар формировался из специально воспитанных славянских мальчиков. Потребность в такого рода опорах свидетельствовала о внутреннем неблагополучии государства, об отсутствии естественного равновесия между властью и сословиями.
А пока что — в июне того же года — князя Василия Лукича перевели из собственной его деревни, где он жил сравнительно вольно, в Соловецкий монастырь, откуда через девять лет он и отправился на мученическую смерть в Новгород. Постепенно ужесточаются и условия ссылки остальных Долгоруких. Только фельдмаршал князь Василий Владимирович оставался пока в почете.
В конце 1730 года внезапно умер фельдмаршал Голицын. Вполне вероятно, что его сломили — при формальном почете — изощренные унижения, на которые он, старый солдат, жаловался со слезами. Кроме того, он не мог не разделять страшные предчувствия старшего брата.
Фельдмаршал Долгорукий занял место покойного фельдмаршала Голицына — стал военным министром. Однако менее чем через год наступила его очередь. Он был обвинен — по доносу — в оскорблении величества (в домашнем разговоре): "Бывший фельдмаршал князь Василий Долгорукий, который, презря Нашу к себе многую милость и свою присяжную должность, дерзнул не токмо Наши государству полезные учреждения непристойным образом толковать, но и собственную Нашу Императорскую персону поносительными словами оскорблять, в чем по следствию дела изобличен". Так сказано было в специальном манифесте.
Тут надо сделать некоторое отступление. Многие историки объясняли последовавший за воцарением Анны Иоанновны террор и уничтожение видных вельмож борьбой немецкой и русской партий, засильем немцев и их стремлением обезглавить партию русских патриотов. В центре драматических процессов десятилетнего царствования Анны оказывается, таким образом, чисто национальная проблема. Но, как всякое слишком простое объяснение, этот подход при непредвзятом и подробном рассмотрении оказывается вполне неточным.
К счастью, нет надобности анализировать данную проблематику. Это уже сделал — достаточно убедительно — известный только специалистам историк В. Строев, на которого я уже ссылался. Я приведу обширную цитату, и ее содержание, на мой взгляд, исчерпывает вопрос.
Мы позволим себе сделать несколько общих соображений о так называемых немецкой и русской партиях того времени, о которых было наговорено в нашей литературе столько глупостей. Выставляли, например, мучеником за русское дело Ягужинского, ненавидевшего Остермана и в самом начале царствования Анны Иоанновны подвергнувшегося опале, как будто сын пленного поляка, органиста католической церкви, был более русским по происхождению, нежели сын немецкого пастора. В сущности, несмотря на разделявшую их вражду, оба были преданы русской государственной идее в духе Петра Великого, оба через браки вступили в тесные родственные связи с самыми русскими родами. Для того чтобы решить вопрос, возможна ли тогда была у нас немецкая партия, необходимо обратить внимание на такие обстоятельства. Положим, Анна любила иностранцев под влиянием ли Бирона или же оценив сама на чужбине их достоинства, но с ней не выехало в Россию из Курляндии массы немцев подобно тому, как при Петре с его зятем герцогом Голштинским. При Екатерине I могла поэтому быть настоящая немецкая партия — голштинская, руководимая знаменитым Бассевичем, но курляндской партии у нас никогда не было… В этом отношении заслуживают внимания пожалования и назначения в начале нового царствования, после восстановления самодержавия… В преобразованный Сенат из иностранцев попал один Остерман. Другие наиболее крупные назначения и пожалования были следующие: Бирону и А. И. Остерману дано графское достоинство; князь Черкасский был произведен в действительные тайные советники и получил Андреевскую ленту; С. А. Салтыков был назначен подполковником Семеновского полка, получив чин генерал-аншефа и Андреевскую ленту; после отказа С. А. Салтыкова от звания сенатора на его место был назначен генерал-майор Тараканов; дядя императрицы В. Ф. Салтыков получил чин действительного тайного советника, Андреевскую ленту и был назначен Московским генерал-губернатором; фельдмаршал кн. М. М. Голицын был назначен президентом военной коллегии… Кроме того, в день коронации фельдмаршалу кн. И. Ю. Трубецкому была пожалована Андреевская лента, генерал-поручику Г. П. Чернышеву, И. М. Головину, И. И. Дмитриеву-Мамонову, князю Г. Д. Юсупову и А. И. Ушакову — чин генерал-аншефа (последний накануне сделан генерал-адъютантом); генерал-поручику князю Ю. Ю. Трубецкому, тайному советнику графу И. Г. Головкину и обер-шенку А. М. Апраксину — чин действительного тайного советника; генерал-майорам князю И. Ф. Барятинскому, принцу Людвигу Гессен-Гомбургскому и К. Гохмуту — чин генерал-лейтенантов; сенаторам графу М. Г. Головкину и В. Я. Новосильцеву — чин тайного советника. В этом списке кой-где мелькнет немецкое имя, но, кроме Бирона, из немцев никто не был особенно превознесен. Столпами немецкой партии в указанное время считались уже знакомые нам А. И. Остерман, Миних и граф Рейнгольд фон Левенвольде… которые уже раньше сделали в России блестящие карьеры и вдобавок были разъединены соперничеством. Для них, в сущности, Бирон был столь же чужд, как и для природных русских людей. Сам Соловьев, смотревший на царствование Анны Иоанновны с традиционной точки зрения, говорит: "…Так называемая немецкая партия, господствовавшая при Анне, в самом начале не представляла крепкой связи между своими членами, почему и не может быть называема собственно партией. Два самых видных иностранца по талантам и деятельности, фельдмаршал Миних и вице-канцлер Остерман, не умели поделиться и столкнулись в соперничестве; обоих не терпел могущественный фаворит, который хотел правительствовать без способностей и знания дел и видел, что в Остермане и Минихе он вовсе не имеет покорных орудий; что оба они работают для себя и только по наружности сохраняют к нему вынужденное уважение. Тесно связаны были Остер-ман и Левенвольде…" Но ведь Остерман, пожалуй, еще теснее был связан с кн. А. Б. Куракиным, гр. Н. Ф. Головиным и, в особенности, со своим учеником И. И. Неплюевым, — разве они были немцы? Фаворит Левенвольде протежировал Волынскому и смертельно ненавидел Миниха. В свою очередь, "мученик за русское дело" Волынский разрабатывал свои планы сообща с такими русскими людьми, как кабинет-секретарь Эйхлер, президент юстиц-коллегии по Лифляндским и Эстляндским делам барон Менгден и даже считавшийся креатурой Бирона генерал берг-директор Шемберг! Бирон ввел в Кабинет министров Волынского против Остермана и поддерживал на Украине князя Шаховского против Миниха!.. Все это была борьба личных честолюбий или каких угодно других интересов, но только не русской партии с немцами
