— Другие? — Иван огляделся, скинов было восемь человек, все лысые и наглые. — Что-то не похоже.
Убер хмыкнул.
— Мы правильные скины. Красные. Смотри, брат, — Уберфюрер закатал рукав, обнажилось жилистое предплечье с татуировкой — серп и молот в окружении лаврового венка. — Видишь? Мы не какое-нибудь нацисткое дерьмо… Имя Че Гевара тебе о чем-нибудь говорит? Хаста сьемпре команданте. До вечности, брат. Да-а. Вот это был человек!
Скин — это «кожа» по-анлийски. А в чем назначение кожи, знаешь? Защищать мясо от всякой малой херни и предупреждать, даже болью, если херня подступает большая. Вот, скажем, подносишь ты огонек зажигалки к ладони… ага, понял?
Иван кивнул.
— Если есть боль, значит, ты еще жив, брат, — сказал Уберфюрер. — Такие дела.
Кожа погибает первой.
Мы и есть «кожа» метро. Если бы не мы, вас бы уже сожрали. Или сидели бы вы на своих толстых капиталистических задницах и ждали, когда, наконец, вымрете совсем.
А мы заставим вас шевелиться. Хотите вы этого или нет.
Мы — плохие, да? Ублюдки, да? Отмороженные дебилы, говоришь?!
Пусть так. Зато мы не сдаемся.
Иван помолчал.
— И как это называется? Эта ваша… миссия?
— А он не такой дурак, — сказал Уберфюрер седому скину. Повернулся к Ивану. — Бремя белого человека — вот как называется наша миссия. Киплинг, брат. Ничего не поделаешь. Так и живем…
* * *
Он стоит на вершине гигантского полуразрушенного здания. Высота огромная. Вокруг простирается колоссальная, звенящая, необъятная пустота. Дует ветер — от каждого порыва гигантская конструкция гудит и качается. Уууугу. Иван переводит взгляд вниз. Он стоит на краю наклонной смотровой площадки. Низкие серые облака обхватывают здание несколькими этажами ниже. Подножия здания не видно.
Кажется, отсюда долго лететь вниз.
Иван смотрит вперед, зацепляется за водную гладь и скользит взглядом вдоль реки. Это Нева, молчаливая и чернильно-черная, каменные берега заросли серой растительностью. Местами облицовка набережной пробита деревьями… Если их можно назвать деревьями. Мясистые серые стволы, скрюченные листья…
Мост. Еще мост, теперь разрушенный.
Вдалеке видны здания. Знакомый шпиль адмиралтейства.
Дальше Иван видит почти круглое поле развалин, там прошла ударная волна, сровняв здания с землей. Профессор Водяник бы, наверное, сказал, что здесь был высотный ядерный взрыв. Нейтронная бомба. Разрушений не так много, а вот заражение местности на пятьдесят лет вперед.
Наконец, сориентировавшись, Иван понимает, где он сейчас.
Это «свечка» Газпрома. Охта-центр.
Фаллический символ, прорвавший небесную линию города. В здании под ногами есть нечто жуткое, не передаваемое словами. Безжизненное мертвое строение под ногами гудит и воет, раскачивается в воздухе. Амплитуда: несколько метров туда, несколько обратно. Иван помнит, что полностью здание доделать не успели, построили только пустую коробку. Окна успели сделать, но их выбило взрывной волной. Внутри здания все мертво. В час «П» здесь не было людей — кроме строителей, быть может?
Иван переводит взгляд и видит на другом берегу Невы блекло-голубое здание Смольного собора. Некогда изящные башенки выцвели, части нет совсем. Одна сохранилось, но черная от времени. С высоты Охта-центра все это кажется мелким и игрушечным.
Бамм.
Кажется, в здании что-то есть. Какая-то жизнь. Иван поворачивает голову и видит глаз.
Черный, круглый глаз смотрит на него сквозь перекрестье ржавых балок, сквозь провал в смотровой площадке.
Иван чувствует, как мороз пробегает по коже.
Не птичий.
Клекот. Длинная зубастая пасть высовывается сквозь лифтовую шахту. Дергается, бьется. Длинная вытянутая шея покрыта серым пухом. Зубы треугольные и мелкие.
Иван отшатывается. Клацанье клюва и недовольный скрежещущий голос твари. Порыв ветра толкает его в спину. Иван чудом сохраняет равновесие, вцепляется в металлическую станину, ведущую вертикально вверх. Здание медленно раскачивается. Холодный мокрый металл под пальцами. Скользкая ржавчина.
Иван вцепляется что есть силы, но пальцы соскальзывают.
Один палец отрывается от балки. Другой…
Страха нет. Есть странное оцепенение, словно происходящее его, Ивана, не касается.
