Где он был, интересно? На Английской набережной?
В день Катастрофы погибли все, кто остался наверху. А в Питере солдат было прилично — дядя Евпат говорил, тогда целую дивизию загнали на улицы.
Хотя что такое дивизия для Питера?
Минимум три сотни пулеметов НСВ и «Корд», подсчитал Иван в уме, несколько тысяч калашей — сто третьих и семьдесят четвертых, патроны, сух. пайки (искать в танках и бмп, у которых защита от оружия массового поражения), дозиметры и даже гранаты.
Да и вообще много интересного. Только поблизости от станций метро уже все разграблено диггерами и гнильщиками, продано, перепродано, изношено и съедено.
Но один пост, видимо, где-то затерялся. И там, судя по шлемам, был танк.
Навстречу Ивану выступил человек в черной шинели.
— Иван Данилыч, рад видеть, — он протянул руку.
— Взаимно, — сказал Иван, откровенно разглядывая незнакомца. Так вот ты какой, каплей Кмициц, про которого говорил Сазон. Приятное волевое лицо, слегка восточные черты, темные глаза, русые волосы.
— Все готово. Лодки ждут, — сказал Кмициц. — сколько у вас людей?
— У меня пятеро, — Иван хмыкнул. — Диггеры. У Кулагина, — он мотнул головой: там, сзади. — Тридцать один.
Кмициц кивнул.
— Обернемся в два захода. Прошу на борт.
Лодки прошли по узкому коридору вдоль столбов. Кое-где были привязаны лампы, освещавшие черную, словно нефтяную воду. От воды шел резкий, выворачивающий желудок, запах аммиака. Иван опустил весло в воду и плавно повел — и раз. И два… блин! Прихватило под ребрами. Стало трудно дышать, и все вокруг словно отдалилось.
Тоннель начал заваливаться набок.
— Держи его! Дер… да держи ты его, наконец! — отдаленные голоса. Словно он куда-то бежал.
Очнулся Иван от странного ощущения спокойствия. Они плыли по тоннелю между заросших путевых столбов, сделанных, видимо, из станционных шпал. Белесые пятна грибов на влажном дереве казались неопрятными.
Дальше тоннель выходил к платформе. Нижняя Адмиралтейская — недостроенная станция, там даже отделку только-только собирались делать, когда все началось. Станция закрытого типа, как и Василеостровская. Только размерами побольше. Ну и зарыта на сорок метров глубже.
— Миша, — окликнул он Кузнецова, почему-то оказавшегося в одной с ним лодке. — Где все?
— Все? — Миша вдруг улыбнулся. Какой-то совершенно чужой, растягивающейся, словно каучук, улыбкой. — Все умерли, командир. Обвал случился в тоннеле, тебя завалило. А все остальные погибли.
— И ты?
— И я, командир, — согласился Кузнецов. — Ты что-нибудь помнишь?
— У нас украли генератор…
Чужой, незнакомый Миша засмеялся. Лающий смех, в котором грохотало ржавое железо и падали черные птицы, пошел отражаться от тюбингов, от темной воды, улетел вдаль, в обе стороны тоннеля. И где-то вдали, совсем далеко, Иван услышал, как глухо и страшно смеется еще один чужой Миша.
— Нет, командир, — сказал чужой Миша, который сидел рядом. — Это тебе привиделось.
— То есть… — Иван помолчал. — Генератор у нас не крали?
— Нет.
— А Ефиминюк?
Чужой Миша покачал головой.
— Единственные мертвые люди здесь — это ты и я, командир. Извини. Карбид на Приморской… помнишь?
Иван подался вперед:
— Ацетилена было слишком много?
— Нет, — сказал чужой Миша. — Ацетилена было достаточно. Ты уничтожил тварь. Но ты забыл про потолок, командир. Он держался на соплях. Потолок обвалился, и тебя накрыло. Так бывает. Мне очень жаль.
Иван обдумал ситуацию.
— Я мертв? — спросил он наконец.
— Не совсем. На самом деле ты сейчас лежишь под завалом, но еще жив. Скоро кислород перестанет поступать к мозгу и ты умрешь окончательно. На самом деле, — чужой Миша улыбнулся. — Он уже перестает. То, что ты сейчас видишь — это умирание твоих мозговых клеток. Меня на самом деле здесь нет. Есть кислородная смерть твоего мозга, командир. Все это длится доли секунды.
— Таня? Что с ней?
— С ней все будет в порядке, — сказал чужой Миша. — Она оплачет тебя и скоро выйдет замуж.
— За кого?
Чужой Миша поднял брови, посмотрел на Ивана — в темных глазах таяли искорки.
— Ты действительно хочешь это знать?
— Да.
— Как хочешь. Нам осталась нано-секунда. Это будет…
Что чужой Миша хотел сказать, Иван так и не узнал. Потому что вдруг проснулся по-настоящему.
