Кончив разговор, Смирнов первым поднялся со скамейки. — Ну, всего хорошего, — сказал он мэтру. — Bonne chance[12]. — И ушел. Мэтр остался сидеть; он закурил, бросил спичку на землю и смотрел с усиленным и необъяснимым вниманием, как догорал огонек ее на красноватом песке аллеи.
В Севастополе было тепло, в Москве было холодно; стоял ноябрь месяц, и мэтр Рай ходил в шубе. Он очень скоро нашел m-r Jean, оказавшегося необыкновенно любезным человеком из породы мышиных жеребчиков; несмотря на свои в буквальном смысле слова преклонные годы, он был удивительно бодр, ходил вприпрыжку, посмеивался, хихикал, щипал горничных и все говорил о девочках и о выпивке в хорошей студенческой компании. Полагая, что мэтр Рай не понимает по-русски, он в первый же день сказал хозяину ресторана в присутствии мэтра, с которым ужинал:
— Это француз; можете со счетом не стесняться. О процентах мы поговорим потом. — Хозяин понимающе улыбнулся. — Все-таки не слишком усердствуйте, — вдруг холодно сказал мэтр по-русски. — Excusez moi, — пробормотал m-r Jean, — c'etait une erreur. Je croyais que vous n'entendiez pas le russe[13], — прибавил он с деланным простодушием. — Не беспокойтесь, — ответил мэтр, пожав плечами, — я вас не стану упрекать, — и мэтр рассмеялся: мысль о том, что m-r Jean может обидеться, показалась ему особенно забавной.
Глубокое безразличие мэтра не помешало ему сразу оценить этого человека, — еще до случая в ресторане. Мэтр разговаривал с ним односложно; m-r Jean лебезил и посмеивался. Он, однако, водил мэтра по Москве, показал ему несколько мест, где бывает молодой человек, из-за которого приехал мэтр, и, наконец, сообщил адрес учреждения.
— Вы мне больше не нужны, — сказал ему мэтр на третий день. M-r Jean обрадовался, но сделал печальное лицо. — Постойте, куда же вы? — сказал мэтр с внезапным озлоблением, видя, что m-r Jean собирается уходить. — Вот, — он протянул деньги, — возьмите за труды и выпейте с девочками в студенческой компании. — M-r Jean улыбнулся и сделал ногами сложное па. — Все танцуете? — презрительно сморщившись, сказал мэтр. — Не понимаю вас, вам сто лет, а вы прыгаете. Собачья старость, — еще пренебрежительнее проговорил он. — Скоро помирать; да вы и на небо пойдете вприпрыжку. Ну, идите. — M-r Jean исчез.
Несколько вечеров подряд мэтр бесплодно потратил на розыски. Его охватило отвращение ко всему, что он делал, и он стал думать, что самым честным было бы отказаться от поручения и уехать домой. — Надо отдохнуть, — думал мэтр. — Надо отдохнуть. — И он решил, что если и после визита к m-me Rose ничего не изменится, то он завтра же уложит вещи и уедет. Пусть это поручат Смирнову. И в тот же вечер, надев черный костюм, он отправился в учреждение к m-me Rose.
Он явился слишком рано; никого еще не было. Он вошел в большую и длинную комнату, освещенную громадной лампой с красным абажуром; вдоль стен были расставлены мягкие стулья. Тапер с унылым еврейским лицом играл на рояле минорные мелодии. Стилем салона была тихая скорбь: печальные красавицы в черных платьях с такими гигантскими розами в руках, что розы больше походили на подсолнечники, были развешаны по стенам; на громадной картине «Нюренбергский палач» был изображен раздетый до пояса мужчина с непонятно томными глазами, заносивший топор над головой юноши, до странности напоминавшего Шиллера; юношу обнимала пышногрудая девушка; жирные слезы были нарисованы на ее щеках. Мэтр Рай удивился; салон к m-me Rose был просто публичным домом.
— Elle va fort quand meme[14], — подумал он.
Салон понемногу наполнялся посетителями. Казалось, что сюда приходят с кладбища или с панихиды: дамы грустно улыбались и не выпускали из рук платков.
— Drole de p…[15] — сказал себе мэтр: он начинал недоумевать.
Наконец из боковой двери вышла женщина лет тридцати в сильно декольтированном платье: это была m-me Rose. Мэтр сразу узнал ее: два года тому назад в Париже она была арестована за шантаж одного крупного коммерсанта. Ее хорошо знали все посетители веселых мест Монмартра. Ее называли l'Hirondelle[16]. Она вела достаточно легкомысленный образ жизни: танцевала в голом виде там, где это было возможно и допустимо, занималась сделками довольно специального характера и очень свободно смотрела на многие вещи. Она тоже помнила мэтра, который однажды предсказал ей смерть в нищете и все венерические болезни. Она подошла к нему и, вздернув его подбородок указательным пальцем с лакированным ногтем, высокомерно сказала:
