— У этих буржуев даже охранники чудные, — вполголоса заметила Катька. Она, как и я, тоже слегка обалдела от открывшегося нашим взорам пейзажа. Дядька больше походил на какого-нибудь профессора, присевшего отдохнуть, чем на представителя вневедомственной охраны. Едва мы поравнялись со столиком, охранник-интеллектуал оставил свое увлекательное занятие и с подозрением уставился на нас. Так прошло примерно с полминуты. Я даже не пыталась объяснить ему причину нашего появления — очень уж обстановка была… м-м… впечатляющая. И вообще, я никак не могла отделаться от ощущения, что вляпалась в какую-то временную петлю: сперва наркомовский кабинет с портретом товарища Берии, теперь вот здание примерно этого же года выпуска. Того и гляди, откроются дверцы лифта, и оттуда выйдет кто-нибудь из вождей. На всякий случай я прошептала про себя первые три строчки «Отче наш» и незаметно перекрестилась. То есть это мне казалось, что незаметно, а от охранника, как и положено, религиозный порыв не ускользнул.
— Баптистки, что ли? — с заметной долей презрения предположил он.
— Почему это? — обиделась Катерина.
— Значит, свидетели Иеговы, — припечатал охранник.
— Вообще-то мы посетители. В смысле, в гости пришли. Нас ждут, между прочим. Давно и с нетерпением, — сбивчиво пояснила подружка, сильно сжимая мою руку, чтобы религиозный экстаз не овладел мною целиком, и тут же с легким намеком на сарказм добавила: — Или у вас пропускная система?
Матерый, по всему видать, охранник шпильку пропустил мимо ушей и еще более сурово спросил:
— К кому?
— К Саламатину, — торопливо отозвалась я. Внутреннее чутье подсказало мне, что в данной ситуации лучше говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, врать — себе дороже. Только дядька почему-то, вместо того чтобы собственноручно распахнуть перед нами двери лифта, напустил на себя еще более важный вид и уточнил:
— К какому?
Мы с Катериной со значением переглянулись: не иначе у дядьки в неравной борьбе с кроссвордом сбились настройки всей его нервной системы. Глубоко вздохнув, Катерина терпеливо объяснила:
— Мы пришли к Саламатину Михаилу Игоревичу, 1974 года рождения, разведен, имеет сына…
Охранник враз утратил к нам интерес, снова уткнулся в кроссворд и уже оттуда неприязненно буркнул:
— 26-й этаж. Квартира 124. — Уже вдогонку, когда мы с Катериной поднимались по мраморным ступеням, донеслось: — Кобель хренов! Когда угомонится?
Мягко урча, лифт понес нас ввысь.
— Да-а, что ни говори, Санчо, а при товарище Сталине умели строить, — восхитилась Катька. — Вон какую махину отгрохали! Представляешь, раньше здесь артисты жили, ученые, дипломаты…
— Ага, а сейчас живут аферисты и кобели вроде Саламатина. Вот мне интересно, Кать, на бирже все такие? Кит, дружок его… Просто рассадник разврата, ей-богу!
— Сейчас выясним, — кивнула подружка.
— А ты вообще-то знаешь, о чем говорить с Саламатиным?
— Конечно. Перво-наперво нужно выяснить, чем конкретно занимался Никита, могла ли его профессиональная деятельность стать причиной убийства. Потом спросим, имелись ли у покойного враги и кто мог желать ему смерти. Короче говоря, Сан Саныч, тема для беседы имеется, — уверила Катерина.
Однако некоторые сомнения у меня все же остались. А вдруг Саламатин сам желал Никите смерти? Вряд ли он в этом сознается, будет выгораживать себя, любимого, и пустит нас по ложному следу, а это может привести к нежелательным последствиям. Делиться соображениями с Катькой я не стала: во-первых, потому, что всерьез их она все равно не воспримет, а во-вторых, мы уже приехали.
Из-за двери 124-й квартиры не доносилось ни звука. Мелькнула запоздалая мысль, что Саламатина вполне может не быть дома — сегодня как-никак рабочий день. И мысль эта, кажется, нашла подтверждение, потому что на звонок никто не отозвался. Катька продолжала упрямо давить на кнопку, а хозяин так же упрямо не желал открывать.
— Блин! — с досадой воскликнула подружка и от всей души пнула тяжелую железную дверь, отделанную деревянными панелями. — Надо же, такая непруха! И перец этот не предупредил!
— Какой перец? — не поняла я.
