Снег постепенно редел, уже явно прорисовывались в желтом мандариновом свете уличных ламп прямые углы домов, пухлые парики оснеженных низкорослых тополей, верхушки у них были безжалостно спилены, и они пустили хилые прутики прямо из ствола; мышиные фигурки прохожих, шустро снующих из подъезда в подъезд; снежинки оробели, теперь робко задевали лицо, тут же таяли от застенчивости; в снегу уже были протоптаны крохотные тропинки, и тепло одетые дети возились у своих подъездов со счастливыми лицами…
Дверь в квартиру открыл мне Алексей, и я буквально остолбенел, увидев его лицо, — под глазом у него красовался синяк.
— Ну заходи, чего вылупился? — грубо, чего с ним раньше никогда не случалось, бросил Яблонев и ушел в комнату.
Я закрыл за собой дверь, удивленно покачивая головой. Неужели подрался наш тихоня и скромник?
— Кто это тебя так? — не удержался я, поглядывая на Алексея, который лежал на раскладушке, заложив руки под голову и уставившись в потолок.
Алексей пошевелился, неожиданно чихнул и сел, хмуро глядя на меня, невольно улыбающегося.
— Чего смеешься? Смешного мало. Васька распоясался.
— А что такое?
— Что? — раздраженно произнес Алексей. — Картежный притон тут устроил, вот что. Захожу, дым коромыслом, натоптано грязи, а он с дружками в карты режется. На деньги!
— Что-то не похоже на Василька, — заметил я.
— Не похоже, не похоже! — взорвался Алексей и хлопнул рукой по подушке. — Распоясался совсем после отпуска. Я им говорю: а ну-ка, ребятушки-козлятушки, дуйте отсюда. А они заартачились. Ну и пришлось силу применить…
— А синяк-то как схлопотал?
— Не успел увернуться от одного, — сказал уже спокойно Алексей. — Тоже, видать, боксом в свое время занимался. Хорошо, что я быстро сориентировался и перешел в ближний бой, руки у него длинные, как у обезьяны…
— Вот что, Антон, — после некоторого молчания решительно произнес Яблонев. — Надо с братком дело довести до полной ясности. Не хочет жить по-нормальному, пускай убирается в общагу. Ты как думаешь?
— Как-то неудобно… Ведь он первым квартиру эту нашел…
— Ну и что же? — сердито покосился на меня Алексей. — Пусть теперь здесь свинарник устраивает, что ли?
Порешили на том, что предъявим ему ультиматум: или пусть ведет себя по-человечески, или пусть убирается ко всем чертям. Но Василек ночевать не пришел. Заявился он дня через два — помятый, потасканный, не совсем трезвый. Не обращая никакого внимания на меня, даже не поздоровавшись, он прямо в грязных сапогах протопал вначале в комнату, затем на кухню.
— Где он? — угрожающе бросил мне Василек, глаза у него нехорошо, маслянисто блестели.
— Сейчас придет, за хлебом пошел, — ответил я, с грустью разглядывая грязные следы от сапог — только вчера мыл пол.
Фролов, угрюмо сопя, сел на свою кровать.
— Василек, — миролюбиво начал я, — ты бы разулся, я ведь только вчера палубу драил.
Но Фролов исподлобья уставился на меня, словно не понимая, о чем идет речь. Ватник его был полурасстегнут, видна была тельняшка, подбородок зарос щетиной.
«Черт возьми, неужели опять драка будет?» — подумал я и — никакого желания не было любоваться на братка — ушел на кухню готовиться к семинару по этнографии.
Пришел Алексей. Услышав, что открывается дверь, я быстренько вышел ему навстречу.
Алексей, не выпуская из рук авоську с хлебом, молча разглядывал мутные разводья грязи. Коротко спросил:
— Пьяный?
— Да.
— Вот свинья! — и он, разувшись, решительным шагом направился в комнату. Я двинул за ним.
Но нас ждало разочарование: Василек спал, даже и не подумал разуться и раздеться.
— Что будем делать?
— Пусть проспится. Дай-ка тряпку…
Мы поужинали, потом немного позубрили, затем еще немного подождали, когда очухается Фролов. Но тот и не думал просыпаться. И мы последовали его примеру.
Утром, открыв глаза, я увидел, что кровать Фролова пуста. Я вышел в коридор — в ванной слышалось плескание воды. Значит, Василек приходит в себя…
Я делал легкую разминку, когда в комнату вошел Фролов. Он был чисто выбрит, в новой майке.
— Здорово, Антоха, — сказал и виновато скосил глаза в сторону.
В этот момент зашевелился Алексей, повернулся лицом к нам, открыл глаза. Браток, как бы не замечая его, стелил себе чистую простыню на матрац.
