Уже стоя у порога, я все-таки не удержался:
— Катя, если честно, зачем мы пили бальзам?
Она чуть прикрыла ресницами размякшие ленивые глаза:
— Антош, ты все равно не поймешь… Он снимает какие-то процессы торможения в коре головного мозга… Чао, — и протрепетал вялый флажок руки.
Многочисленные улицы города разбегались друг от друга, петляли следы, заскакивая за повороты; дождь кропил их мощеные спины, а я шел как по автопилоту, весь погрузившись в себя, в одну-единственную мысль, терзавшую мое сердце: «Она ровным счетом ничего не испытывает ко мне, я лишь подопытный кролик для нее… Но почему именно я? Неужели я снова обречен мучиться и страдать, и это будет вечно?»
Я пришел на квартиру весь вымокший, продрогший и несчастный.
Через три дня я свалился с тяжелейшей ангиной. Каждую осень приключается знакомая история: появляются раздражающее першение в горле, надсадный кашель, в голове туман. В детстве бабушка загоняла меня на печку, подавала туда чугунок, с только что сваренной картошкой, как она говорила, «целышком», то есть в кожуре, и я, обжигая лицо горячим паром, непрестанно кашляя и задыхаясь, обливаясь потом с головы до ног, минут двадцать дышал картофельным парком, укутавшись для пользы дела в тяжелое ватное одеяло.
Но сейчас бабушки не было. А самому все проделать — лень-матушка… И я, чуть живой, все-таки плелся на занятия. Серые промозглые первые декабрьские дни облепляли всех худосочным быстро тающим снегом. Высиживал я пару, две — потом подкатывала слабость, хотелось прилечь где-нибудь, и приходилось отпрашиваться у преподавателя. И как-то раз вечером стало так худо, что Алексей, подшучивающий над моим состоянием, уже стал уговаривать меня сходить в студенческую поликлинику…
Наутро еле дополз до нее. Там, осмотрев меня, выписали массу всяких порошков и таблеток. Зашел в аптеку и оттуда с трудом добрался до квартиры — так развезло от слабости. Первым желанием было рухнуть на раскладушку, но, собравшись с последними силами, я нарезал широких длинных полос из старых газет и, окуная их в теплую мыльную воду, принялся заклеивать всяческие щели в окне, откуда весьма существенно несло сквознячками. Наконец, напился чаю, проглотил две таблетки аспирина — и уснул как мертвый.
Разбудил меня громкий голос Алексея — он с кем-то разговаривал на кухне. Я окликнул его — он вошел чем-то ужасно довольный, глаза прямо-таки сияли.
— Ну, как ты тут? Освободили от занятий?
— Освободили. А ты с кем разговариваешь? Василек заявился?
— Услышал, — промурлыкал Яблонев и негромко позвал — Маша, проходи, он проснулся.
С застенчивой улыбкой на лице вошла Базулаева, Алексей придвинул ей стул.
Маша села. У нее на ногах были очень красивые белые шерстяные носки.
— Ангина?
— Она, проклятая, — я поправил подушку, чтобы можно было опереться на нее спиной и сесть поудобнее. — Каждую осень. Берегись не берегись, все равно свалит.
— Гланды надо удалить, — веско заметил Алексей. — И кончатся твои страдания.
— А, не всегда это помогает, — махнула рукой Маша. — Вот у меня в пятом классе гланды удалили, а горло все равно болит, когда ноги промочишь. Гланды — они ведь от инфекции предохраняли, а теперь горло открыто, без защиты.
— Так его закалять надо! — долбил свое Алексей. — Холодной водой полоскать, чтоб обвыклось со временем. И тогда никакая инфекция, никакие промоченные ноги не страшны!
Маша открыла коричневую кожаную сумочку, лежащую у нее на коленях, и достала оттуда небольшую баночку с вареньем.
— Теперь что о закаливании толковать, — протянула она ее Алексею. — Пусть вот малину попьет и хорошо пропотеет.
«Хорошая милая девочка, — ласково подумал я. — Добрая, простая, заботливая. Знает, Алеха, кого брать в жены…»
А вот Катя даже и не заметила, что я хожу на занятия больной. На другой день, после того, что произошло между нами, я встретился с ней взглядом, и — ледяные зрачки ужалили в самое сердце. И я не смог произнести то слово, которое вызрело во мне, так и рвалось наружу.
Мы с Машей немного поболтали. Я узнал, что Ламашин на одной из своих лекций раскритиковал роман Гроссмана «Жизнь и судьба». Катя, одна из немногих читавшая эту книгу, сразу стала перечить, опять разгорелся не на шутку спор, но в этот раз отступила Башкирцева…
