— Ясно, — еще раз в открытую прощупал он меня взглядом и сказал: — Есть комната. Даже квартира, без хозяев. Кстати, в ней я и живу. И еще двое ребят, рабочие. Один — съезжает. Так что смотри — есть желание, перебирайся. Цена божеская — двадцать пять рублей в месяц.
— А когда можно посмотреть?
— Хоть сейчас.
— Поехали.
Алексей мне нравился. Спокойный, рассудительный, не паникующий по пустякам, молчун по натуре: больше слушает, чем говорит. Такие люди меня всегда привлекали, может быть, потому, что сам был другого характера.
Ехать от университета недалеко, всего три остановки (могли бы и так пройтись), квартира располагалась на последнем, восьмом этаже. Алексей позвонил, и навстречу нам вышел широкоплечий длиннорукий парень в джинсах и красной майке с надписью «Я болею за „Спартак“».
— Василек, — сразу же отрекомендовался он с веселым панибратством. — Давай заваливай.
Однокомнатная квартира, в которой жили Алексей и Василек, произвела на меня определенное впечатление. Тем более, было с чем сравнивать. Понравилась спартанская обстановка: серые, с бледными цветами, шторы, посредине комнаты — длинный полированный стол с книгами, прикрытыми двумя газетами. У окна — современного типа деревянная кровать-полуторка, у противоположной стены — шкаф, негромоздкий, чистенький. И две раскладушки, друг против друга — одна застелена бледно-красным одеялом, а другая сияла первозданным зеленоватым брезентом — на ней, очевидно, придется спать мне.
— Василек у нас барствует, это его кровать, — заметил с шутливо-беззлобной иронией Алексей. — А мы люди простые, для нас вот эти раскладушечки.
Василек гоготнул. Что-то зафырчало нетерпеливо на кухне, и он убежал.
Я посмотрел вопросительно на Алексея. Он понял и тихо произнес:
— Парень ничего. Жить можно. Он первый отыскал эту хату. А я на него вышел случайно. Ну, как показалось?
— Буду переезжать.
— Лады, тогда надо хозяйке сказать… Пошли, перекусим.
За жареной картошкой с селедочкой разглагольствовал лишь Василек, мы с Алексеем ели молча.
— Давай, Антон, причаливай к нашему пирсу, — крепкими зубами Василек в один миг обгрыз селедочный хвостик. — Не пожалеешь, браток. Леха из тебя зараз человека сделает. Раньше у нас большой непорядок был, а Леха командование в свои руки взял, и, как в песне поется, «легли упруго мы на волну». Дисциплина и порядок! Кто этого не поддерживает? Все. Правда, был бунт, но мы высадили пирата на необитаемый остров, с незначительными телесными повреждениями, — и Василек подмигнул мне карим, смеющимся глазом.
— Ладно, браток, давай жуй, — недовольно проговорил Алексей. — Ему это совсем неинтересно…
Вскоре Василек ушел работать, по его словам, «заступил на вахту», а Алексей с невольным вздохом сказал:
— Не обращай внимания, пустобрех он… А Шелгунов — с нами который до тебя жил — выдающаяся личность. Хотел тут нечто вроде «малины» устроить. Пришлось по-мужски с ним поговорить. А ты, как я понял, ни женщинами, ни водкой не увлекаешься…
— В этом отношении я безопасен, — засмеялся я. — А этот Василек готовиться не мешает?
— Он же понимает…
Я подумал: есть свои достоинства и у моей каморки, один все-таки жил, ну да ладно, больно агрессивными стали дочка с папой…
— Значит, завтра и переедешь? — спросил Алексей.
— Да.
— С вещичками не помочь?
— Да у меня чемодан всего…
— Тогда вопросов больше нет.
Возвращаясь к Лапотковым, я всю дорогу думал, как дипломатичнее объяснить им мой переезд. Но так ничего толкового в голову и не пришло.
А Лапотковы занимались генеральной уборкой (была суббота): Валентина и Ирина выбивали на улице ковры, Нина Федоровна мыла полы, а сам возился с форточкой: она болталась на одной петле.
Переписав кое-что из одолженной мне Базулаевой тетради, я с полчасика подремал, а после этого просто лежал и с явной радостью думал: съезжаю, съезжаю, съезжаю, мне просто повезло. И вправду, моя каморка очень уж мрачна.
Да и душно в ней часто бывает… Нет, правильно я делаю, что ухожу отсюда. Но что сказать, как объяснить мой уход Собакевичу?
И вдруг меня осенило: надо переговорить не с ним, а с Ниной Федоровной. Наверное, она поймет…
