— А что победителю дадут?
«Попался!» — просияла Вика.
— Триста баксов, — брякнула она от радости.
— Нормально, — одобрил Калачев.
Вика заулыбалась, будто уже держала зелень в руках.
— Хорошо, — последовал долгожданный ответ. — Раз такое дело — помогу тебе. Узнаю прямо сегодня. Есть возможность.
— Что ты за это хочешь? — сейчас у Вики можно было бы выпросить Тадж-Махал, но Витя не стал этого делать. Его круглое румяное лицо стало вдруг очень серьезным. Он еще раз вытер губы салфеткой и серьезно ответил:
— Пожалуйста, не проси меня больше помогать тебе! — Вика немного вздрогнула и потянулась к пивной кружке, чтобы скрыть смущение. Калачев объяснил: — Я не хотел тебе говорить, просто это мои проблемы, но после того как вышла та, первая, статья о водителях, меня выставили из пресс-службы. Ты совершенно не виновата, потому что я на свой страх и риск обратился к тебе. Думал, что важнее спасти жизнь следующего водителя... Но ведь у нас субординация и нельзя без приказа. Это правильно, наша структура — серьезная сила, ею надо кому-то одному управлять, а то будет полный абзац. А я просто глупость сделал... Мне и звания следующего не дали. Вот так.
— А дело роженицы? — спросила Золотова.
— Нет, там все в порядке, — успокоил ее Виктор. — Тогда я уже был в убойном отделе, но меня попросили найти хорошего журналиста для описания этого дела. Все были немного потрясены, сочли, что надо припугнуть и других таких мамаш. Только с водителями плохо получилось.
— Прости, — подавленно прошептала Вика. — Я больше не побеспокою тебя. Не надо, чтобы были неприятности. Тогда и про струну не надо узнавать...
Калачёв улыбнулся:
— Последнее я сделаю. Мне не трудно будет, есть такие резервы, но больше не надо, ладно? И если тебе информация понадобится, то звони новому пресс-секретарю. Там сейчас хорошая девушка сидит. Она тебе все расскажет, что нужно и что можно... — он снова улыбнулся, но на этот раз виновато. — Прости... Я и сам виноват!
Золотова всегда болезненно относилась к чужим проблемам, особенно если была как-то причастна к их возникновению поэтому домой она вернулась с неприятным чувством вины. Вот как получилось! Та статья никому не помогла, а самому Вите даже навредила.
Войдя в тесную, знакомо пахнущую, прихожую, Вика поставила пакет с банкой пива и продуктами на пол. Она медленно, устало вылезла из куртки, неловко сковырнула с ног грязные ботинки и, подхватив пакеты, поволоклась на кухню. Завтра придётся весь день жарить, парить и варить. Еда в доме должна быть в изобилии, свежая и горячая.
Пакет выпустил из себя огромную кипу непокорных свертков. Каждый норовил с ветерком съехать с общей кучи и хлопнуться об пол. Вика запрыгала вокруг стола, борясь с этой тенденцией, но была наголову разбита, потому что противника поддерживала сила земного притяжения, а Вику — никто. От обиды за отсутствие у себя тылов пусть самой скромной прочности, Вика села на пол и заплакала. Пакеты весло попрыгали со стола, но самые сознательные, все же остались. Спасибо и на этом.
А как она надеялась на сегодняшний вечер! Как ждала его всю неделю! Как была благодарна своей единственной союзнице — рыбалке. Иногда Вике казалось, что если бы не эти перерывы, эти свободные один — два вечера в неделю, она бы уже умерла. И если бы не работа. Вспомнив о работе, о гитарных струнах и Вите Калачёве, Золотова заплакала еще горше. Иногда ее прорывало вот так, при малейшем поводе. Раньше она не позволяла себе распускаться — сказывалась спортивная школа, где учили всегда подниматься после падения и пытаться преодолеть себя снова и снова. А в последнее время слишком устала играть пьесу «Спокойствие и выдержка» перед одним зрителем во всем зале. Тем более, что этот зритель — она сама и есть!
Просижу тут весь вечер, буду сидеть и плакать, и плакать, и плакать...
Потом, не поднимаясь с пола, потянулась за банкой пива, нащупала ее на столе, открыла и попыталась отхлебнуть. В рот попала одна пена. Нужен был стакан и эта простая потребность вывела Вику из слезливой апатии, заставив подняться с пола. Она неловко повернулась, вставая на ноги, и поясницу пронзила боль. После выкидыша все время болела спина. Лечиться не хотелось. Какой смысл? Детей уже не родить, а в ее собственной жизни одной болью больше, одной меньше — без разницы!
