Напившись, вытирая еще потное, раскрасневшееся лицо, мачеха минуту сидела важная, серьезная. Как бы давая понять, что теперь пора начать о главном.
— Был уже?.. — не то спросила, не то заметила просто. Ганна поняла: про Евхима говорит.
— Был.
Мачеха сжала губы. Вздохнула.
— И к нам приходил. Грозил.
— Нехай грозит! — Ганна весело встала, закрыла банку с вареньем. — Тут тоже стращал! Да я остудила малость!
Отец не повеселел от ее слов. В лице появилось что-то даже такое, будто упрекнуть хотел.
— Ты осторожней будь, — попросил кротко. — Он поганый…
— Аге, он если пригрозил, дак что-то думает, — поучительно добавила мачеха. — Ты все-таки бойся!
— Не такой он и страшный, — рассудительно, чтоб не тревожить еще больше отца, промолвила Ганна.
— Страшный не страшный, но осторожней будь.
— Да уже ж сама не полезу на рожон.
Снова попили чаю из блюдечек и стали собираться. Уже у телеги, перед тем как расстаться, отец еще напомнил:
— Он поганый. Не отступится так… Ну, и то, береженого и бог бережет…
— Ето правда, — кивнула мачеха.
Ганна не стала возражать. Отец вдруг болезненно скривился, чуть не заплакал. Но сдержался.
— Если что надо будет, передай.
— Передам.
После них было не по себе, тревожно думала про Евхима. Но вместе с тем пришло и облегчение: теперь знала, как они там после всего, что сделала.
Под вечер того же дня заехал Миканор. Привязал коня у плетня, долго отряхивался около телеги, вытирал запыленные сапоги. На крыльце уже приостановился, осмотрел себя еще раз, одернул пиджак, из коридора громко, смело постучал. Ганна, хоть в окно видела его, спросила, кто там; а когда он браво вошел, окинув взглядом его напряженную фигуру, сказала радостно:
— О, Миканор сам! Не забывает своих куреневских!
— А чего ж забывать, — в тон ей ответил Миканор. — Ето чтоб некоторые куреневские не зазнавались. Не забыли своих!..
Он сразу заметил, что Параски нет, прислушался, не слыхать ли на кухне, в классах. Ганна перехватила его взгляд, с усмешечкой помогла:
— Параскевы Андреевны нет. Пошли на село. Совсем недавно.
Он будто не уловил усмешки, нарочно спокойно подошел, глянул в окно на коня.
— Ехал из Юровичей. Дай, думаю, погляжу, как живут…
— Живем ничего. Не жалуемся. — Поддела: — Если б чаще заезжали некоторые, дак, может, еще лучше б жили.
— На отчет в райком вызывали, — будто не понял ее шутки. — Как к зиме подготовились. — Миканор сел на стул около стола с тетрадками, взял одну, развернул. — Ето ж сколько труда надо, чтобы научить человека уму-разуму!..
— Ну, и что там в районе? Похвалили?
— Всего было. Трохи покритиковали. Дали советы. Все как положено. — Миканор встал, сделал несколько шагов спокойно, медленно. Глянул на Ганну, что следила с усмешечкой. Будто не замечая, похвалил: — Все-таки набралась духу! Дала отставку Глушаку! Давно надо было!
— От не могла додуматься сама! А ты не подсказал!
— Сама думать должна б! Есть голова на плечах!.. — Прошелся еще немного, сказал тоном, в котором таилось нечто грозное: — Ничего. Скоро возьмемся так, что застонут Глушаки! Кончается их верх! Так что ты не бойся!.. Был, говорят, уже?
— Был…
— Не бойся!
— Спасибо за подмогу. Только я не боюсь.
— Вот и правильно!
Ганна подумала вдруг, что и ходит, и говорит он так, будто Параска видит и слушает его. И ей стало смешно. Миканор уловил иронический взгляд ее, недовольно нахмурился.
— Твой Дятлик все за ум не берется! — сказал строго, с упреком. — Плохо может кончиться!
Ганна перестала смеяться.
— А ты б помог ему. Подошел бы как надо!
— К нему подойдешь! Только заговоришь, морду отворачивает!
— Значит, говоришь так! Ты ж так говоришь, что часто и не поймешь, или ты советуешь, или ты приказываешь! Как командуешь все равно!
— Наговорился, аж во рту горько! Все время толчешь одно, а они хотя б шелохнулись!
— Так это просто — шелохнуться! Дал приказ — и сразу чтоб тащили все в коммуну! Чтоб бежали, подпрыгивали от радости!
Миканор разозлился. Не сдерживался уже:
— Ты все знаешь! Все подходы!
— Знаю, — сказала она, снова будто усмехнувшись. — А и тебе знать бы надо! Если за гуж взялся.
Он только рассерженно глянул. Скрывая злость, подошел к столу, снова раскрыл тетрадку, стал рассматривать.
