как правило, повторные;
"головоломки" - в них все излагалось обстоятельно,
со ссылкой на законы и постановления.
С двумя первыми Геннадий Васильевич не церемонился, это новичков повергали в смятение хлесткие обвинения в волоките, угрозы судом; старый Канцелярский Червь посмеивался, отписывая: "Мы внимательно ознакомились с вашей жалобой..." Пожалуетесь на отказ выше? Прекрасно! Там тоже чиновники сидят, на них тоже жалуются. В объяснительной записке Канцелярский Червь подкинет цитатки из писем с оскорблениями, с ругательствами. Ему же еще и посочувствуют соратники: на просителя по закону надо бы в суд подать за оскорбления, а он с ним нянчится, а о том, что тот по закону просит, и разговору не пойдет.
"Головоломки" - с ними главная работа, от нее Канцелярский Червь к сорока потерял половину волос, а к пятидесяти полностью облысел. Иногда такие жалобы придут, что даже начальник отдела за голову схватится: каждое слово - правда, и каждая просьба или претензия со ссылкой на параграф закона. Геннадий Васильевич любил щелкать такие "орешки". Щелкать их - высшая квалификация. Проситель на закон ссылается, а он ему: "На основании сложившейся практики мы вынуждены отказать" "А что это такое?" - наивно удивляются чиновники-новички. "Невозможность обеспечения всех Законом! - шутливо поясняет Канцелярский Червь. - Копченых колбас не хватает на всех, книг не хватает, значит, прав и законов тоже".
Но встречаются такие просители, которых, как опытных наездников, даже точным ударом не вышибешь из седла, они в открытом кулачном бою любого к стенке припрут. Как тут быть? Канцелярский Червь, достойный наследник своего клана, и здесь не станет переживать лишнего. Если проситель победно наступает, то жалобу надо "растащить" - разделить на несколько частей, на каждую ответят разные службы и так все запутают, что у жалобщика голова кругом пойдет, жаловаться на всех сразу? Но кому? Они из разных ведомств. Он выберет две-три жертвы, а те его жалобу снова "растащат".
"Ишь, какой ретивый, да мы его на конвертах разорим!" похохатывал Геннадий Васильевич, потирая сухие руки, к которым бумаги прямо-таки примагничивались, - умел он двумя пальцами пронести бумажку от Хозяина, начальника отдела, с такой изящной брезгливостью, словно напакостившего котенка, что все понимали: очередной проситель сделал ляп, чем разочаровал Канцелярского Червя, обожавшего острые письменные дуэли.
Да, он был заядлый дуэлянт! Имел достойных учителей, их фамилии вписаны золотом в Книгу Почета отдела. "В их времена работать было проще, - рассказывал Канцелярский Червь новичкам. - Проситель надоел, ты его на политику легонько свернешь и, глядишь, поскользнулся и под статью угодил. Учителям было проще!" Геннадий Васильевич, то ли вспоминая лица своих сослуживцев, то ли придавая больший вес словам, замолкал, - новички восхищенно смотрели ему в рот: вот он - последний из могикан, герой невидимого фронта, новички от безобидной повторной жалобы трепещут, как осиновый лист на ветру, а Канцелярский Червь почти полвека просидел на этом месте. Под настроение, за обеденным чаем, он рассказывал такие острые истории, что сослуживцы, тоже бывалые люди, удивленно прищелкивали языками, каждый виток жалобы походил на серию детективного фильма, умный жалобщик уже, казалось бы, клал на обе лопатки обессилевшего Геннадия Васильевича, но он изобретал такой ход, такую отписку, что жалобщик получал по носу и, посрамленный, откатывался на прежние позиции. А если учесть, что Канцелярский Червь вел борьбу не с одним хитроумным просителем, а с двадцатью-тридцатью сразу, то в глазах новичков он вырастал в Канцелярского Илью Муромца; за его спиной начальству жилось тихо и бесхлопотно. Канцелярский Червь мог придти к обеду, прогулять два часа в соседнем парке или развернуть газету и читать ее на глазах у начальства - никто слова не скажет, а вот новичок засмотрится в окно и тут же получит замечание.
Геннадий Васильевич мельком посмотрел на стопки писем, зевнул, прикинув, что буфет еще закрыт, а в парке кофе варят столь скверно, что лучше о нем не вспоминать. А ему хотелось чем-то порадовать себя, потешить. Конторская жизнь скупа на развлечения. Шаркнула дверь, вышел Сам с бумагой в руках; его золоченая оправа тревожно сверкала, он через весь отдел прошел к столу Канцелярского Червя и положил бумагу на сукно.
