Чтобы стереть речь, нужно скосить глаза. Вот ты скосил их и увидел стол, который стоит у окна. И это стояние — не продукт речи-письма. Оно вне линейной перспективы. Неречевое чувство страдает косоглазием наивности. Отсутствием трансцендентной перспективы.
4.8. Катарсис гражданской войны
Всюду речь. Даже в письме. Ведь письмо — это редуцированный голос. Письменная речь. Речевое чувство вытесняет неречевое. Вторичное замещает первичное. И первичное теперь производится как удвоенное вторичное. Все производ-но.
Появляется нулевое письмо как абсолютная исписанность Мира. Всё — слово. Везде слова. Что дает выход бессловесному? Искусство. Или жизнь. А она примитивна. То есть искусство — это и есть немая речь жизни.
Невербальное слово наивности. Вот стоит человек. Он печален. Но его печаль речевая. А этот радуется. Но его радость деланная. Вторичная. А вторичное блокирует изначальное чувство радости. Не дает ему выхода. И в наших душах появляется что-то страшное. Первобытное. Как граната в боку. Ты повернулся, а она взорвалась. И нужно эту душу освободить от гранаты. Разрядить. Аристотель думал, что лучше всего она разряжается в театре. На представлении того, как брат убивает брата. Жена — мужа. Они там убивают, а ты здесь очищаешься. Становишься благороднее. И это хорошо пока есть реальность. И пока она отличается от представления. Но реальность исчезла. И эстетически стал наиболее совершенен (катарсис гражданской войны.
4.9. Кандинский — это Ленин
Для того чтобы оживить неречевое чувство первобыта, нужно убить другого. Скосить глаза. Стать примитивом. Или отказаться от предметности. Мне говорят, откажись.
А я сопротивляюсь. Нет. Не отказываюсь. Я хочу быть поближе к поверхности слова.
Подальше от глубины чувства. Вот Кандинский. Он отказался от предметности. А вот Ленин. Он тоже отказался от предметности. Убил другого. В политике. Кандинский — это Ленин в живописи. Но Флоренский Ленина не любил. А Кандинского любил. И они стали друзьями. За что он его полюбил? За разрушение речевых содержаний живописи.
Кандинакий корчился и мычал. А из его мычания складывалась «Композиция № 4». Что на ней изображено? Ничего. А что на иконе? Тоже ничего. Икона — это «Композиция № 4», то есть патовое письмо. Дело не в изображении, а в том, куда оно тебя приводит. К какому состоянию. Например, я люблю паштеты. Я их ем и получаю наслаждение. А кто-то любит Шнитке. А Шнитке — это Троцкий. В музыке. Его слушают и наслаждаются перманентной революцией звуков. И оба эти наслаждения неотличимы на поверхности немой речи жизни.
4.10. Искусство — не для брезгливых
Мастер возник не из нужды, а от нечего делать. Искусство — это разрыв в обычае.
В порядке восприятия. У всех кони как кони. Пегие или рыжие. А у Петрова-Водкина они красные. Если жизнь — это серые слоны, то подальше от этой жизни. Поближе к красоте муляжей.
Но красота надоедает, если ее много. И она повторяется. Искусство — удел левых в их погоне за новизной. Всё смеют поэты и мастера. Чтобы не повторяться. Не может лошадь скакать на двух ногах. Поскачет. Не растут змеи на голове. Вырастут.
Искусство нарушает канон. Канон — это эстетика. А эстетика — это культура.
Способ котроля над искусством. Искусство и культура несовместимы.
Вот «Канон» Поликлета. В нем симметрия и соразмерность. Палец, Локоть. Рука. Но какая скука. Неужели это греки называли красотой? Греки мастера мимезиса. У них искусство — социально допустимый навык обезьянничания. Дискурс передразнивания.
А вот Шемякин. Он не шут. Он модернист. В его «Петре» дисгармония и несоразмерность. Как уродливо. Но тоже скука.
У Пифагора быди ученики. Балбесы. Они много ели и много страдали. Пифагор им советовал очищать желудки. Поел — очистил. Сходил на вернисаж — сплюнул. Сел к телевизору — · срыгнул. Очистился. Кто из нас воспитан? Греки думали, что те, кто упражнялся в хороводах. Кто чувствовал ритм. Кто хорошо пляшет и поет. Они ошиблись. Воспитан тот, кого тошнит….. · Хороводы, выражающие порок, прекраснее хороводов, выражающих добродетель,· Эстетика как фиговый листок. Ею прикрывают чувство неловкости. Стыда. Вот прикрыли срам и нет стыда. Вытерли задний план сознания и руки развязаны. И нет неловкости. И ты артист. Художник. Викткж с Моисеевым. Ничто тебя не сдерживает в твоей развязности.
