Но в таком случае, уважаемый молодой человек, твое поднявшееся до небес самомнение придется опустить на землю. И сегодня же. Если не тут, тогда дома.
Придется сказать ему, что еще зимой, перед весенними каникулами, в классе вели разговор об этой летней работе.
И ни слова о том странном чувстве потерянности, которое охватило ее, когда остальные девочки разом ввалились в фабричную проходную, а она, будто всем им чужая, ехала мимо, удаляясь все дальше…
Разве мальчишки могут понять это?
Откуда им понять чувство, которое она испытала, когда девчонки, из-за этой крымской поездки, начали считать ее, Силле, чуть ли не отбившейся от своего класса и уже не заговаривали с ней об их общих планах?
Пусть Индрек укажет хоть одного человека, который был бы согласен, чтобы одноклассники его единодушно отвергли. Для мальчишек такое, может, ничего и не значит? Кто знает! Во всяком случае, об этом лучше молчать и говорить только о решении класса пойти работать.
Но когда Силле вечером открыла на стук дверь и увидела на площадке Индрека, она забыла про свое намерение оправдаться и от неожиданности онемело уставилась на него.
Рядом с Индреком стоял плутовато улыбавшийся Антс из соседней квартиры.
— Мы пришли исправить звонок, — сказал Индрек и подвинулся к Антсу. — Я вчера испортил его.
Антс нажал на кнопку. Раздался громкий звон, от которого мастера сконфуженно уставились друг на друга.
— Дело в том, что… — наконец выговорила Силле.
Но тут внимание всех привлек донесшийся с нижнего этажа незнакомый женский голос:
— Вы не знаете, где сейчас Индрек Па́рмас? Дома его нет, — говорила женщина.
Тетя Тийна ответила, что видела, как Индрек поднялся наверх, и посоветовала немного подождать.
Но спрашивавшая, наверное, спешила: на лестнице раздались медленные тяжелые шаги. Вскоре показалось грустное, исхудалое лицо пожилой женщины.
Индрек пошел ей навстречу, и женщина объявила, что она пришла посмотреть комнату. Ее родственник — санитар из больницы — сказал, что здоровье Элины Пармас хуже некуда и что осталось уже недолго… Вот и пришла глянуть на квартиру, потому что такую большую площадь одному школьнику никак не оставят, все равно уплотнят. А она, человек опытный, могла бы по доброте душевной и сочувствию…
— Убирайтесь! — грубо оборвал ее Индрек. — И мамино здоровье… — Он сжал крепко губы, втолкнул Антса в переднюю и захлопнул дверь. — Разрешишь? Пока… уйдет эта…
Силле провела ребят в свою комнату.
Индрек подошел к окну и остался стоять там. Силле подала Антсу знак помолчать и сунула ему в руки журнал.
Она сочувственно смотрела на Индрека. Уж если пришли смотреть комнату, то дела у матери Индрека действительно плохие.
Губы у Силле начали дрожать.
— Врет! — вдруг воскликнула она. Индрек, вздрогнув, обернулся, а сидевший за столом Антс испуганно поднял голову. — Врет! — уже тише повторила Силле. — Здоровье у твоей мамы не такое плохое. Мой отец сказал, что туберкулез сейчас вылечивается, что сейчас есть такие лекарства… Отец знает. И ты знаешь тоже. Ты и сам вылечился. Эта женщина просто хочет хитростью… Понимаешь?
— Думаешь?
В улыбке Индрека было столько страдания, а в его тихо произнесенном вопросе так мало надежды, что в горле у Силле встал комок.
— Здесь нечего и… Вообще нечего думать, все ясно.
— Маме очень плохо. Она может спать только сидя или полусидя. Какое-то тяжелое воспаление легких, и туберкулез, и что-то там еще… В больнице зря говорить не станут.
Как же теперь Индрек пойдет домой? Как он там будет один, без всякой надежды?.. Были бы дома мама с папой, они бы знали, что делать и что сказать.
— Ну, наконец-то вышла за калитку! — вздохнул Индрек и собрался уходить.
В передней, возле телефона, Силле осенило:
— Давай позвоним в больницу, Индрек?
— Я только что оттуда. Ходил после работы. Разрешили немножко посидеть возле мамы.
Силле решила, что прошло несколько часов, состояние может уже быть другое, а так как она в больницу не ходила, то возьмет и позвонит. Она набрала по порядку все больничные номера, которые были в телефонной книге. Только комната медицинских сестер отозвалась. За справками обращаться поздно, ответил бодрый женский голос, хотя и спросил, кем Силле доводится больная, после чего было коротко брошено:
