Ни одной жучки во всей республике не было, которая не знала бы, кто такой Кукушечкин.
Ох, его уважали! Ох, его боялись! Скажи, Гоша.
— Пошел пивом капусту поливать. Болтай, болтай, мы сказки любим, — отвечал Кукушечкин сердито.
— Если Кукушечкин выезжал в командировку, вся область тряслась и дребезжала, — продолжал Сундукевич, — в аптеках весь валидол раскупался. Вся область волновалась: зачем едет Кукушечкин, казнить или миловать?
Не Кукушечкин, а рука Господня.
Приезжает. Левой ногой главный кабинет открывает. «Здравствуйте, Георгий Иванович! Очерк или фельетон?» — «Очерк».
Уф, от души отлегло!
Везут его на белой «Волге» к герою. Побеседует с ним Гоша, а прощаясь, и говорит: «Много не обещаю, а «Дружба народов» будет».
Но все больше Героя обещал.
И никогда не ошибался.
Приедет в другой раз. «Очерк или фельетон?» — «Фельетон. Везите меня к этому негодяю, бывшему первому секретарю такого-то райкома партии». — «Помилуйте, Георгий Иванович, да отчего же к бывшему?»
Везут его на черной «Волге». Народ сторонится и руки втихаря за спиной потирает. Ясно: выехал Кукушечкин на охоту. За чьей-то крупной головой.
Выходит очерк — через месяц Указ: наградить такого-то за такое-то таким-то орденом за особые заслуги перед прогрессивным человечеством.
Выходит фельетон — через неделю «по следам наших выступлений» убрать к чертовой бабушке и перевести к черту на кулички.
А вот ты спроси, Дима, отчего такая проницательность? Спроси, спроси.
— Отчего? — спросил Дрема.
— Правильный вопрос. По существу. Отвечаю, мой любопытный друг. Потому наш Кукушечкин был таким проницательным, что пил водку с друзьями. Один друг работал в наградном отделе правительства, а другой — в партийной комиссии ЦК нашей партии.
— Давай, старый предатель, ври, ври, — поощрил Сундукевича Кукушечкин, а Дреме посоветовал. — Больше его слушай.
— И вот достиг Кукушечкин такой всенародной славы и благосклонности начальства, что отослали его личное дело в самые верха.
— Прямо Баян, — хмуро поощрил Кукушечкин рассказчика.
— Кем тебя хотели утвердить, Гоша, редактором «Птицеводства»? Ах, да! Собкором «Правды». Чудная должность. Ты, Дрема, даже не представляешь, какая это была чудная должность! Новая квартира в центре с расширенной жилплощадью. Кабинет. Машина. Комната для телетайпа. Телетайпистка. Сам себе хозяин. Полная автономия и всеобщее уважение.
Короче говоря, стоит Кукушечкин одной ногой в раю.
А в это самое время «Аэрофлот» открывает новое сообщение, связывает воздушным мостом наш солнечный город с колыбелью революции городом-героем Ленинградом.
И напросился Георгий Иванович написать репортаж об этом событии.
Репортаж он, конечно, настрочил заранее. Сдал в секретариат. Как позвоню, говорит, уточню пару фамилий — ставьте в номер.
Звонит: ставьте, а я задержусь, беру интервью у блокадников.
Между прочим, наш Кукушечкин, хоть и родился после войны, тоже блокадник. «Помню, как нас, малюток, по дороге жизни вывозили. Бомба слева, бомба справа, бомба по ходу. Полуторка под лед»… Лысина многих вводила в заблуждение. Старушка-вахтерша от слез не просыхала. Он и сейчас врет — заслушаешься, а тогда соловьем заливался.
— Тебя мне все равно не переврать, — вставил короткий комментарий Кукушечкин, с ревнивым интересом слушая истории из собственной жизни.
— Короче говоря, вывезли его из блокадного города лет за десять до рождения. На подводной лодке подо льдом Ладожского озера. Вахтерша верила и брюки ему, подлецу плешивому, за спасибо гладила. И глаза на его антиобщественное поведение закрывала. Он же сирота. Его местная семья приютила и воспитала. Не верите? Дайте мне домбру, я на ней марш «Прощание славянки» сыграю. А потом мама из Захолуйска приехала. Это как понимать? Это она меня потом отыскала. По публикациям в газете. Нашла сына через двадцать лет. Вахтерша снова в слезы. Тебе бы, Гоша, сериалы писать. Такое мыло гнал!
— А что «Аврора»? — вернул Дрема увлекшегося излишними подробностями рассказчика к основной теме.
— Короче говоря, звонят из Смольного в редакцию: «Работает у вас Кукушечкин Георгий Иванович?»
