Через пару недель я отправилась в городской морг. Я знала, что провожу вскрытия лучше других стажеров, но сомневалась, смогу ли понять, что делать с теми повреждениями на телах, которые увижу. В голове еще оставались свежие воспоминания о работе в отделении скорой помощи: люди, кричащие от боли, повреждения, которые хирурги не знали, как лечить. И это я говорю о тех счастливчиках, у кого был шанс выжить.
Живые должны дойти до больницы сами, чтобы получить помощь, мертвых же привозят в здание морга через пять минут с главной улицы Глазго. Я всегда говорила, что единственным преимуществом моей работы была бесплатная парковка в центре Глазго в рождественский период.
Снаружи морг – суровое здание – больше напоминал общественный туалет. Внутри все выложено кремовой плиткой, очень практично: легко мыть. Впрочем, приняли меня тепло: трое работников морга были явно рады видеть новое лицо, тем более женщину. Мне предложили чай с тортом. Я подумала, что это особая церемония из-за моего прихода, однако позже поняла, что они часто так делают, и была даже рада перерыву на чашечку чая, когда на работе случались тяжелые периоды. Джеки, Фентон и Алек станут моими «дядями» в морге и еще несколько лет будут присматривать за мной.
Я сразу отметила, насколько тихо в помещении. Повсюду пахло карболовым мылом – любимым чистящим средством Джеки. Зона общественного пользования была тускло освещена, я решила, что эта особая атмосфера создана для скорбящих родственников погибшего, но вскоре узнала, что дело в очередной причуде Джеки и его бережливом подходе к управлению моргом: он убирал дополнительные лампочки, чтобы не расходовать электричество. Уверена, отцы городского совета Глазго были бы рады, узнав, что один из работников блюдет их интересы. Между нами шла непрекращающаяся война. Фентон – мой главный союзник – вечно вкручивал недостающие лампочки и выливал в слив огромное количество карболового мыла – что, на мой взгляд, было правильным решением, учитывая, сколько всего вместе с мылом уходило в сток.
Профессор Уотсон, глава судебно-медицинского отделения, элегантный джентльмен, всегда ходил в костюме в тонкую полоску, даже когда приезжал на вызов в предрассветные часы. В волосах его пробивалась седина, на носу сидели очки без оправы, а говорил он с британским выговором. Он был тем авторитетным человеком, которого так любила судебная система. Я помнила его с тех пор, как была студенткой, он вел у меня лекции; теперь он рассказывал мне о том, как работает система, однако я хотела одного – попасть в секционный зал. В то время я понятия не имела, как отреагирую: надеялась только, что не хлопнусь в обморок, когда увижу тела и кровь.
Что ж, для начала, этот морг кардинально отличался от обычных больничных моргов: здесь все больше напоминало операционные, блестело нержавеющей сталью, стояли передовые вентиляционные системы, в комнатах для переодевания имелись душевые – в здании были представлены все современные удобства. Морг обладал каким-то диккенсовским очарованием. В качестве кладовой и одновременно прохода в секционный зал использовалась импровизированная раздевалка. Вместо обычных халатов, одноразовых фартуков и перчаток мне указали на гору зеленых льняных рабочих халатов, легко очищающихся пластиковых фартуков и перчаток большого размера. 30 с лишним лет прошло, а мне все еще кажется, что морги предназначены для того, чтобы в них трудились очень высокие люди с огромными конечностями. У профессора был свой личный фартук, на котором несмываемым маркером было написано «ПРОФ». Мне пришлось довольствоваться фартуком с надписью «ИБС» – позже я узнала, что имелось в виду сокращение от «ишемической болезни сердца», любимого диагноза судмедэксперта. Этот диагноз и меня выручал время от времени. Разумеется, фартук был слишком длинным, и мне пришлось изловчиться, чтобы не запутаться в нем и не расшибиться о мраморный пол.
Переодевшись, мы прошли в секционный зал – большой и светлый, в нем стояло три белых фарфоровых стола. Каждый был рассчитан на два тела, что сейчас считается неприемлемым, да и в те времена не стоило так делать, но в ходе своей работы я выяснила, что на мертвых тогда денег не выделялось. Уже позже, когда судебная медицина стала неотъемлемой частью расследований, городские морги смогли позволить себе обновить оборудование, так как существовал риск испортить улики, содержащие в себе ДНК-материал.
