Царская стража повернулась, услышав его голос. Лукка привел весь свой отряд в полном вооружении и готовым к бою - тридцать пять хеттов со щитами и железными мечами.
- Помощь ему не потребуется, - отвечал Агамемнон. - Только вам придется унести раба, которого я наказал.
С этими словами царь повернулся и поспешил к своему жилищу. Воины его разом облегченно вздохнули и опустили копья.
Я понес к нашим шатрам изувеченное тело Политоса.
23
Остаток ночи мне пришлось ухаживать за сказителем. Боль, терзавшую его, я облегчал вином, но успокоить его душу мне было нечем. Я положил его в моем шатре. Политос рыдал и стонал. Лукка привел целителя - достойного седобородого старца - с двумя помощницами: они смазали бальзамом раны, кровоточившие на месте глаз и ушей Политоса.
- Даже богам не под силу возвратить ему зрение, - грустно сказал мне лекарь негромко, чтобы Политос не мог услышать. - Глаза его выжгли.
Я знал, как страдал сказитель, - так, как меня терзал огонь ненависти.
- Пусть будут прокляты эти боги, - прорычал я. - Будет ли он жить?
Если слова мои и удивили врачевателя, он ничем не выдал этого.
- У него сильное сердце. И если он переживет сегодняшнюю ночь, возможно, впереди у него еще долгие годы жизни.
Целитель размешал в вине какой-то порошок и заставил Политоса выпить. Тот сразу же погрузился в глубокий сон. Потом одна из помощниц приготовила чашу болтушки и показала мне, как намазывать ее на ткань, которой следовало покрывать глаза Политоса. Они молчали и изъяснялись со мною жестами, словно немые, и ни разу не посмели взглянуть мне в лицо. Целитель удивился тому, что я захотел ухаживать за человеком, которого он считал моим рабом, однако благоразумно промолчал.
Я просидел возле ослепленного сказителя до рассвета, меняя через каждые полчаса компрессы и не позволяя ему притрагиваться к ожогам. Политос спал, но и во сне дергался и стонал. Заря уже окрасила облака в нежно-розовый цвет, когда дыхание Политоса вдруг участилось, и он потянулся к тряпке, прикрывавшей его лицо. Я оказался проворнее и остановил руки сказителя прежде, чем он успел причинить себе боль.
- Мой господин Орион? - хрипло спросил он.
- Да, это я, - отвечал я. - Вытяни руки вдоль туловища и не прикасайся к глазам.
- Выходит, это и правда случилось... а не привиделось мне во сне?
Я приподнял его голову и дал глоток вина.
- Да, - подтвердил я. - Ты слеп.
Стон, который сорвался с губ старика, заставил бы зарыдать мраморную статую.
- Агамемнон... - сказал он после долгого молчания. - Могучий царь отомстил старому сказителю, словно это может повлиять на нравственность его жены.
- Попытайся уснуть, - посоветовал я. - Тебе необходимо набраться сил.
Политос покачал головой, тряпка соскользнула, открывая два свежих ожога на месте глаз. Я решил сменить повязку, заметив, что она подсохла, и смазал ткань болтушкой.
- Теперь, Орион, ты можешь просто перерезать мне горло. Более я не могу быть тебе полезен... Ни тебе, ни кому-нибудь другому.
- Здесь пролито уже достаточно крови, - устало сказал я.
- Теперь я бесполезен, - упрямо повторил он, пока я обрабатывал его раны. Потом я вновь приподнял его голову и дал выпить вина.
Скоро Политос снова уснул.
В шатер заглянул Лукка:
- Мой господин, царь Одиссей хочет видеть тебя.
Я вышел наружу и окунулся в свежесть наступающего утра. Приказав Лукке приставить кого-нибудь приглядывать за спавшим сказителем, я направился к кораблю Одиссея и полез по веревочной лестнице, спускавшейся с его борта.
Палубу покрывали награбленные в Трое сокровища. Я отвернулся от ослепительных трофеев и взглянул в сторону разграбленного города. Сотни крошечных фигурок маячили на укреплениях, сбрасывая со стен почерневшие камни, сравнивая с землей стены, так долго противостоявшие ахейцам. Мне пришлось осторожно передвигаться вдоль борта, чтобы не споткнуться о груды добычи.
Одиссей находился на корме корабля; обнажив широкую грудь, он грелся под ярким солнцем, а волосы еще отливали влагой после утреннего купания; на заросшем лице царя Итаки бродила довольная улыбка. Он посмотрел мне в глаза:
